него сидит Зина, заполняя складские карточки, а он, прикрывшись от неё стопкой каталогов, украдкой рисует её.
Но как же папка попала в стол нормировщицы? Если бы она сама утащила её для каких-то своих целей, то не выдала бы её мне с такой непосредственностью. Ясно, что Антонина Ефимовна сама не знала о её существовании, не знала, что в её столе лежит что-то чужое.
А если Регина Кондратьевна? Да, видно вражда между ними нешуточная, какая-то большая чёрная кошка меж них пробежала! Она могла. Но что она хотела сказать, подкинув рисунки нормировщице? Что Лукашов любит Зину? Так это и так всем известно. Чёрт знает, что такое здесь творится!
Отдам вечером Сашке его рисунки – то-то обрадуется! А двери за собой надо запирать на замок!
Ладно, учту, но, чёрт возьми! С какой стати она для меня стала Зиной?! Она на пятнадцать лет старше меня! К тому же я женат!
Антонина Ефимовна, не моргнула глазом, когда я вернул ей справочники, а только спросила:
– Ну что?
– Старьё, – ответил я, – как вы с этим работаете?
– А что делать, новых, не хуже, не присылают.
Я запер свой кабинет и пошёл в мастерскую. Сначала заглянул в кузню:
– Что делаешь? – спросил я Вакулу.
– Прицепную скобу кую, а ты что?
– Тебя контролирую, чтобы делом занимался. Вчера токаря болтов из кругляка наточили, высади головки!
– Высажу, высажу! Не много ли вас контролёров развелось!?
– Не много, в самый раз, – ответил я, и пошёл заказывать сварщику отскребалку из уголка, а потом отправился в новую мастерскую к старику Тарбинису (или Тáрбинысу?).
Выглянуло солнце, запахло мокрой землёй, репейниками и полынью, но с запада поднималась новая грозовая стена. Там сверкали молнии. Погромыхивало.
Тарбинис, что-то мастеривший на верстаке, увидев меня, смутился:
– Вот сепаратор попросили сделать, – сказал он, как горох рассыпая свой мелкий смешок, в котором почему-то чудились мне жалобные нотки.
– Я не против, если только не в ущерб основной работе.
– Нет-нет, по работе я всё сделал. Только что радиатор забрали.
– Не обижайтесь: имя, которым вас назвала Антонина Ефимовна, конечно, не настоящее ваше имя. Скажите, как к вам обращаться?
– По-литовски меня звать Альфонсас. Если по-русски, то Альфонс, а отца моего звали óсвальдом, или óсвальдасом.
– Можно я буду к вам обращаться Альфóнс óсвальдович. Вы не против?
– Нет-нет. Зовите, как вам удобно, – ответил он и снова мелко-мелко засмеялся, на этот раз, как мне показалось, подобострастно.
– Альфóнс Освальдович, хочу вас попросить оформить красный уголок на втором этаже.
– Что надо делать?
– Допустим, панно на стену, чтобы вывешивать поздравления к дням рождения или праздничные стенгазеты,
