удается немного поспать после ухода медсестры. Организм, несмотря на волнение, требует отдыха и я вырубаюсь почти моментально, стоит только положить голову на подушку. Спать решаю в зале, чтобы в случае чего услышать ребенка.
Вот только просыпаюсь я задолго до того, как сын Руслана начинает хныкать. Лежу на диване, рассматриваю узор на обоях и задыхаюсь. Постельное белье пахнет мужем. Бывшим мужем, конечно. Но от этого аромат становится еще более раздражающим.
Смотрю на часы и понимаю, что удалось вздремнуть не более часа. В мыслях нет никакой четкости, глаза режет от недосыпа, но голодное урчание в желудке заставляет подняться и пойти на кухню. Там на автомате доедаю свою утреннюю яичницу и выпиваю холодный кофе. Распахиваю балкон, чтобы запустить в квартиру немного свежего воздуха. Жара только начинает набирать обороты, но солнце уже с другой стороны дома, и явного пекла я не ощущаю.
Сын Руслана просыпается примерно через полчаса и сразу требует внимания. Я с опаской подхожу к кроватке, но паники больше не ощущаю. Быстро переодеваю ребенка, меняю подгузник…
И неожиданно злюсь.
Все происходит в абсолютной тишине. Я не говорю ни слова, и от этого накатывает чувство вины. Я помню, как мы всей семьей постоянно болтали с младшим братом. Пели песенки, агукали, просто ласково что-то рассказывали.
Сын Руслана тоже заслуживает подобного обращения. Это маленький, недавно родившийся ребенок, с ним важно общаться.
А я не могу.
Неужели Ветров об этом не подумал? Неужели надеялся, что я стану ухаживать за его сыном, как за родным? Как за нашим?
Ребенок издает хныкающий звук и пускает пузыри. Его взгляд замирает на моем лице, но не фокусируется на нем. Я для этого человечка – смутное, молчащее пятно, источающее неприязнь. И он это чувствует.
Младенец начинает капризничать. Дергает руками, отчаянно пытается ухватиться за что-то, что видно только ему. Вновь булькает пузырями и заливается плачем.
От предложенной бутылочки он отказывается сразу: выплевывает соску и продолжает орать. Крики набирают обороты, и я, закусив губу и нахмурившись, все-таки беру его на руки.
Не из-за необходимости перенести или переодеть, а чтобы успокоить.
Стоит сыну Руслана оказаться у меня на руках, наступает тишина. Он прижимается щекой к моей груди, закрывает глаза и мерно дышит. Не спит, а словно… прислушивается ко мне и своим ощущениям?
Я делаю пару кругов по залу, напевая под нос незамысловатую песенку. Простой мотив, который успокаивает и младенца, и меня.
В груди щемит. Мы с этим младенцем слишком похожи. Брошены, забыты, оставлены. У него сейчас есть только я. Не испытывающая к нему любви и нежности, не желающая быть с ним, не способная о нем заботиться.
Я гоню все эти мысли и перекладываю сопящего ребенка в кроватку. Оставляю дверь открытой и ухожу в свою комнату, чтобы сесть за работу. И вот в этот момент понимаю, что сегодня в моей голове нет места проектам.
Беру
