ревностным. Григорий являлся на клирос раньше священника, истово крестился, на поклонах бился лбом о землю до крови. Говорить стал загадочно, отрывистыми фразами, пророчествовал и предсказывал. Когда его о чем-нибудь спрашивали, он подолгу не отвечал, а потом точно спросонья произносил несколько отрывочных, часто не понятных слушателю фраз.
Это юродство стало мало-помалу привлекать к нему внимание односельчан. Мужики, впрочем, больше смеялись над ним и презирали его, но бабы начинали верить, захаживать за советами.
Вскоре, однако, по селу разнеслась весть, что зародился новый пророк-исцелитель, чтец мыслей, разгадыватель душевных тайн. Слава Распутина стала распространяться далеко за пределами села Покровского и соседних деревень. Приходили бабы, водя за собой кликуш, хромых, слепых, больных ребят.
Годы опытного странствия закалили душу Григория и дали бесценный опыт духовного прозрения на ближнего. В «Житие…» Григорий пишет: «Странничать нужно только по времени… Мы – странники, все плохо можем бороться с врагом. От усталости является зло. Вот по этому поводу и не нужно странничать годами, а если странничать, то нужно иметь крепость и силу на волю и быть глухим, а иногда и немым, то есть смиренным, наипаче простачком. Если все это сохранить, то неисчерпаемый тебе колодезь – источник живой воды…»
Жена, Прасковья, оказалась хорошей хозяйкой. Она наняла двух работниц, сама без дела и минуты не сидела. Хозяйство процветало.
3
Однажды в дом без стука вошел незнакомец со спутанной бородой, длинными рыжевато-каштановыми волосами. Прасковья всплеснула руками:
– Гриша!
Дети бросились к отцу, он их перецеловал бессчетное количество раз.
Из погреба достали самые лакомые продукты. Радость охватила всех домашних, все говорили сразу, перебивая друг друга: о корове, о занозе, об ожидании его. Умиротворение сошло на всех.
На огонек пришли соседи, кто-то с гармошкой. Начались пляски, когда изрядно подвыпили, с немыслимыми ужимками и дикими прыжками. Веселились все до упаду.
Вскоре после возвращения у Григория объявился недоброжелатель. Им оказался новый деревенский священник – отец Петр. Он увидел в возвратившемся Страннике соперника.
В «Житие…» написано: «Когда в храме священник, то нужно его почитать, если же с барышнями танцует, но напоминай себе, что это не он, а бес за него, а он где-то у Престола сам служит. А видишь, что он сладкие обеды собрал и кумушек-голубушек созвал, то это потому, что у него свояченица барышня и шурин кавалер, а жене-то батюшковой и жалко их. Он же, Христовый, все же батюшка, и не сам, а пожалел их. Так и представляй в очах картину… Ему бы надо в исправники, а он пошел в батюшки».
Священнику жалование платила епархия, но главный доход – за счет прихожан. Отец же Петр возомнил себя чуть ли не святым Петром с ключами от рая Элогима, сотворив себе «свой» маленький рай. Он брал, как
