смотрит в пол, а когда она поднимает голову, Оливию удивляет ее открытое выражение лица. Естественное.
– Мне казалось правильным дать вам шанс рассказать о происшествии. Ведь это история о том, как пропали ваши подруги.
– Мне рассказать эту историю? – Она чувствует, как жар приливает к лицу. – Это не история! Это не байка для развлечения публики! Это… – Делает глубокий вдох, чтобы успокоиться. – Это моя жизнь.
– Я понимаю.
– Как вы можете это понять? – Оливия смотрит в глаза этой женщине, этой незваной гостье. – С каких это пор журналисты действительно что-то понимают? С вами такое было?
– Нет, но…
– Тогда не болтайте ерунды. Это все лицемерие.
– Простите меня. Даже боюсь представить, что вам пришлось пережить.
Оливия чувствует, как к глазам подступают слезы. Как быть?
Дженна смотрит на нее спокойно и сочувственно. Это немного примиряет с ней Оливию. Ей хочется ненавидеть эту женщину. Хочется обвинить ее во всем, что случилось. И в аварии, и в том, что было позднее, в нескончаемой боли, физической и душевной. Люди в городе смотрят на нее косо, сплетничают за ее спиной, даже бывают откровенно враждебны. Единственное, чего она хочет, – скрыться ото всех. Правда, сегодняшняя гостья не похожа на журналистов, с которыми ей приходилось встречаться раньше. Она кажется более человечной и, похоже, действительно стремится выслушать ее. Но нет. Оливия обещала Уэзли. Она не может вернуться к тому, что было.
Дженна достает из сумки визитку.
– Я ухожу. Но если передумаете, вот мои координаты.
Она дает ее Оливии; та бросает ее на письменный стол, как будто это мусор.
– Я буду в городе до пятницы.
Повисает неловкая тишина. Наконец Дженна слегка улыбается и выходит. Ее медного цвета волосы напоминают Оливии о гнедом жеребце, который когда-то раньше у них был.
Оливия с облегчением вздыхает, ноги ее дрожат. Она опускается на тележку, горло горит.
Уэзли прав. Нельзя разговаривать с этой женщиной. Ни в коем случае.
Оливия понимает: стоит ей начать говорить, и она не сможет остановиться.
9
Дженна
Я не удивлена, что Оливия отказалась разговаривать, но не сдамся. Наверняка есть способ разговорить ее. Просто надо его найти. Удивил меня ее вид – такая маленькая и такая печальная… Она говорила настолько эмоционально, будто все ее чувства были совсем близко, будто она ныряла в них, как пловец в волны. Я другая. Я ныряльщик на глубину – и сделаю все, чтобы не продемонстрировать свои истинные чувства.
Так было и в тот поздний вечер. Мы уже собирались ложиться, и Гевин сказал, что собирается съехать. Я сидела у туалетного столика, смывая косметику, и видела в зеркале его отражение. Он, голый по пояс, вешал рубашку. В тот момент я подумала, что мы не занимались сексом уже много месяцев. Раньше такое невозможно было представить.
