раз… второй, неужто третий?Давно то было… Мой архив созрел,
заполнен так, что отлетают крышки.
Но странно: целый ворох не у дел,
мертвы, оттуда голосов не слышно.
Другие голосят и гомонят,
цветные запускают киноленты.
Какой закон высвечивает ряд
живой, взрывая памятью моменты?
Не знаю… Ими линия, судьба
прочерчена, блестит передо мною.
Уже семья, работа и – борьба
с самой собой, с нехватками, с бедою.
Ошибки, есть особые. В глазах
темнеет при одном воспоминанье.
Оценки изменились, но назад
дороги нет. Бессильно их признанье.
Тут словно бы из табакерки черт,
выскакивает память о постыдном.
Ну, мелочь, ну, случилось, низкий сорт
моих поступков… Их уже не видно!
То совести отчаянный порыв
дать подзатыльник за дела былые.
…А памяти священные дары
вычерчивают линии святые.
Мосточек шаткий через речку,
согретый золотым лучом.
Девчушка принагнула плечи,
присела, нет, легла ничком.
Взгляд утонул в воде студеной,
в тенетах плавающих трав.
Мальки застыли отстраненно
от глаз ее. Намок рукав.
Приподнялась – исчезла стайка,
рассыпав блестки тонких стрел.
Где рыбий домик? Угадай-ка!
А глаз уже во тьму глядел.
Песок на дне ребристый, светлый,
а под корягою темно.
Корней живых свисают петли.
Там рыба спит или… бревно?
В тени моста лягушка дремлет.
Распялив лапки, поплыла.
Стрекозы задевают стебли,
от них кружится голова.
Прикосновенье к тайне новой
произошло. Нет сил уйти!
Глаза закрою и – готова
той сказки сладость обрести.
Стихи неловкие из-под пера подростка –
в них шутка зазвенит и озорство.
У дочки расцветающей? Да просто
любви, еще неясной, волшебство.
А чем же дышит на краю, на краешке
пути земного разбежавшийся ходок?
Присел устало он на теплый камешек
и в думах долгих, тяжких изнемог.
Глаза закрыты, но вослед желанью
в глубинах памяти затеплились огни.
«Родные лица! К ним любви признания
вложу в стихи. Прочти и помяни!
Был путь мой по земле не очень ладный:
вот кочка – по воде слепой бреду,
там берег впереди манит туманный,
приковылял, а вышло – на беду.
Кого-то слабого обидел
