style="font-size:15px;"> Как уже сказано, Кручинин не принадлежал числу тех, кто встречает людей по наружности. Тем не менее, изучение внешности всегда имело существенное влияние на его отношение к собеседнику.
Тут нужно особенно подчеркнуть то, что короткий, но внимательный осмотр приближающегося к нему молодого человека не был для Кручинина первым. Потом Грачик узнал, что с самого момента своего появления в санатории он стал предметом изучения Кручинина. Нил Платонович был большим человеколюбом. Появление на его горизонте всякой новой фигуры интересовало его. Новому человеку нужно было оказаться полным нулём, чтобы Кручинин остался к нему равнодушным.
Итак, Грачик, как сказано, не мог и знать, что Кручинин уже давно составил себе о нем представление, как почти всегда, довольно верное.
Не нужно было заглядывать в анкету Грачика, чтобы с уверенностью определить его армянскую национальность. В меру крупный, тонких линий нос с большими нервными крыльями, мягко очерченные губы сочного рта, не выдающего сильного характера, очень большие, темно-карие глаза под бровями, которые художник, вероятно, признал бы слишком пушистыми, слишком подчёркнуто чёрными и чересчур близко сошедшимися над переносицей. Ко всему этому – нежный загар, разлитый по гладкому, девичьей нежности лицу. Все это были детали, удачным сочетанием которых природа создала приятное, отмеченное нервной живостью и темпераментом лицо. К этому можно было добавить маленькие, без излишнего кокетства, но аккуратно подбритые усики, едва заметную синеву на подбородке и волну иссиня-чёрных волос, лежащих непослушными прядями, несмотря на очевидные старания уложить их при помощи воды и бриолина. Руки – часть тела, на которую Кручинин всегда обращал особенное внимание, – подчёркивали впечатление нервности, производимое наружностью Грачика.
Однако Кручинин уже после двух-трех дней наблюдения за этим понравившимся ему с первого взгляда молодым человеком определил, что нервность и темпераментность, которыми дышала наружность Грачика, находились под достаточно крепким замком твёрдой воли и хорошего воспитания.
Когда Грачик приблизился, Кручинин встретил его прямым взглядом весело искрящихся глаз. Вместо приветствия он добродушно спросил:
– Что скажете? – и указал кистью на мольберт.
Грачик зашёл ему за спину и взглянул на холст, ожидая увидеть берёзки, перед которыми стоял мольберт. Но, к его удивлению, там было изображено нечто совсем иное: церковь, заброшенный погост.
Вокруг сияла радость ясного солнечного утра, а этюд был освещён розовато-сиреневой грустью заката.
– Разве не удобнее писать с натуры? – удивлённо спросил Сурен.
– Прежде я так и делал, – сказал Кручинин, – когда зарабатывал этим хлеб.
– А теперь?
– Теперь это – тренировка глаз. Вот, скажите: верно схвачено
