была впитана той или иной частью населения и потом проявилась в различных неожиданных общественных движениях или у личностей вроде Бакунина и Махно, а некоторые, как Толстой и Достоевский, своими мыслями потрясли мир. Даже в Америке, стране, очень антитолстовской и антидостоевской по духу, до сих пор имена этих русских писателей считаются хорошей рекламной приманкой… До 1917 года мысль в российской глубинке, по причине огромных территорий и удаленности от центральной власти, не была «заштампована». И получалось так, что умные люди, если они не находились на государственной службе, мыслили не как царь, а как народ, т.е. свободно. Более того, в то время общественное мнение считало предосудительным выражать государственную точку зрения. И поэтому любой мыслитель, если он не хотел быть осмеянным обществом, остерегался приближаться к власти.
Такой вольнолюбивый дух был характерен только для России. Ни в одной стране мира и ни в одном веке, кроме, разве что, Древней Греции, мы не найдем подобного феномена. Тем и была велика Россия.
Свобода мысли породила множество различных философий в России. Вспомним Радищева, декабристов, разночинцев, вспомним, наконец, коммунистов… Каждое из этих и многих других философских направлений отличалось своей оригинальностью и своей собственной подоплекой в чаяниях народа.
Что же произошло после 1917 года? Произошло то, что к власти пришла тирания, а ей не нужны никакие идеологии, кроме ее собственной. Вольномыслие противоречит самой сути любой тирании, тем более такой тотальной, как большевизм. Поэтому большевизм стал последовательно и планомерно уничтожать вольномыслие. Сначала он уничтожил всех старых заметных ее носителей: погиб Есенин, погиб Маяковский, погиб Горький… Менее заметных, о которых мы мало знаем, тоже поубивали. А совсем незаметных, тех, кто мог бы в будущем независимо высказываться, или поубивали, или сослали в Гулаг, созданный для искоренения свободомыслия.
Происходило вот что: на протяжении 70 лет советской власти у людей последовательно, планомерно и очень усердно выбивали вкус к самостоятельному оригинальному мышлению. И успех был налицо. У народа появилось усредненное плакатное восприятие жизни вообще и жизни каждого человека в отдельности. И это – у народа-вольнодумца!
Вот в чем главное зло советское власти.
Утрату вкуса к самостоятельному, оригинальному мышлению – «к подлиннику», увы, не компенсировать самой рассвободнейшей свободой слова. Умение независимо мыслить и возможность говорить все подряд – это не одно и то же. Утратив наследственность мозговой самостоятельности, мы попали в постсоветское время с его шквалом чужих слов, и этот шквал превратил наш мозг в суррогат – «мнимо-русский» мозг, как бы знающий все про Россию, но совершенно потерянный в жизни.
На протяжении 70 лет у народа вытравляли не просто инакомыслие, а самою способность к самостоятельному осмыслению жизни, любой собственной философии. А 70 гораздо больше 40 лет (срока, который Моисей считал необходимым
