положения, к тому же – оголённого! “Ну, кажется, – влип!” – ударила камнем тоскливая мысль и рассыпалась на жгучие мелкие кусочки.
Сильные руки и ноги рослой Палашки намертво зажали движущиеся части тела, мягко говоря, не очень крупного гуляки. Внушительных размеров правая грудь удобно умостилась на Петькиной шее, а подбородок плотно лежал на левом ухе. Девушка с умиротворённо-счастливым лицом целиком обнимала парня и почти не дышала, а только иногда вздрагивала в ответ на попытки предмета своей нежности пошевелиться. Оба были в первозданном райском одеянии, в смысле – разоблачении…
Что было дальше, Петька пытается не вспоминать… без нужды.
Пока он думал, как быть – будить ли привалившее “счастье” или незаметно ускользнуть – дверь сарая со скрежетом открылась, и в её проёме возник взлохмаченный, с оттенком слабого бешенства, лик Кузьмы!
Так совпало, что кузнец в тот злосчастный вечер засиделся у кума Прошки, по случаю обмывания купленного в райцентре поросёнка. Правда, самой скотинки уже не было – по дороге сдохла. Но, причина-то осталась! Даже усилилась… Как настоящий родственник, Кузьма не мог оставить кума наедине со своим горем.
Привычно доползши до калитки, ткнувшись в трухлявые доски, кузнец мычал не долго – уснул мертвецки… Разбудило Кузьму коровье стадо, направлявшееся за село. Пастухи поотстали, поэтому смышлёная корова Лидка остановилась в недоумении перед необычным препятствием – человеческим телом. Соображая, что бы это значило, она подняла голову и утробно и нудно замычала:
– Му-у-у!
Коровье приветствие было таким громогласным и неожиданным, что Кузьма мгновенно пришёл в себя, солдатиком вскочил на ноги, поправил смятую одежду и, плюнув оторопевшей скотине в морду, хрипло гаркнул:
– Сгинь, проклятое отродье!
Корова, ошалев от такой учтивости, в страхе выпучила глаза. Затем, несмотря на свои габариты, проворно отпрыгнула в сторону. Задрала хвост и, нагнув голову, предсмертно замычав, с удивительной быстротой кинулась за стадом. Подоспевшие пастухи с удивлением поглядывали на опрометью бежавшую перепуганную корову и на разъярённого кузнеца. Переглянувшись, двинулись дальше.
Разозлённый таким началом дня и тем фактом, что никто с вечера не впустил в дом, Кузьма устроил домашним разнос! Зная похмельную крутость мужа, особенно при отсутствующей почему-то дочери, жена Александра со своей престарелой матерью спрятались в подполье. Кузьма же, разогнав кудахтающих кур и гогочущих гусей, в поисках очередной жертвы кинулся в сарай, и…
Пока мужик с мутным, ускоренно трезвеющим взглядом и отвалившейся до отказа челюстью – при виде столь эротичной картины – стоял в дверях, Палашка опомнилась первой. Разомкнув стальные объятия, слегка прикрыла наготу валявшимся рядом платьем. Глянула на онемевшего Петьку умиленными глазами и радостно проворковала:
– Батя, ссильничал он меня…
И, улыбнувшись
