в Книге, указующей Путь таким же грешникам, как я. Но пока что это всего лишь фантазия, которая кажется несбыточной и бесполезной (и эти ее качества – еще один повод почувствовать себя виноватой).
Остается только искать способ не распинать себя на кресте или хотя бы делать это не так часто. Вот в это и буду верить, ведь надо же во что-то верить, чтобы хватало сил.
Тварь
Рвотный рефлекс стальной хваткой вцепился в горло и сжимает пищевод под нижней челюстью. Желудок, недовольно поплевывая в него кислотой, вяло шевелится, разминаясь перед сильным спазмом. Позвоночник загнулся крючком и готов ловить на приманку летящего во все стороны завтрака рыбешек паники, карасей судорожного метания от куста к березе в стараниях спрятаться и здоровенных щук попыток сбежать (с полными брюшками икры спотыканий и падений).
Смотришь выпученными глазами на это и даже не можешь подобрать верно описывающие его местоимения. Оно? Она? Это? Нецензурная брань? А оно тем временем перехватывает инициативу судорожного метания туда-сюда по лесной прогалине и само начинает танцевать между молодыми деревцами, старыми пнями и среднего возраста кочками. Эта тварь, кажется, живет одновременно на всех отрезках временной линии: в прошлом, настоящем и будущем. Она схватила временную веревку и теперь вьет из нее лассо, чтобы набросить его на горло, сжать нитью неизбежности и все-таки вызвать мучительную рвоту последним приемом пищи вперемешку с желчью и воспоминаниями о всем хорошем, что имело место быть на твоем временном канате.
В этом соревновании по его перетягиванию, вне всяких сомнений, одержишь отвратительный проигрыш, с фанфарами соловьиного пения занимая позорное место проигравшего на тарелке в виде ямки на прогалине, идеально подходящей по размерам человеческому телу.
Ты ведь человек? Кожаный кисет с костями, мясом, нервными узлами и восхитительно-нежным паштетом из некогда мозга? Такое изысканное блюдо – надежды и мечты в мешочке из эпидермиса под мясным соусом в качестве гарнира к колбаскам из любви и нежности, туго набитым в кишечную оболочку. Это яство призывно пахнет металлом, кровью, капающей с клыков существа, вонзенных в некогда твою плоть. А теперь не твою, а ее. Движимое имущество самости вот-вот уйдет на реновацию.
Вот грудина, бессильно зияющая отчаянием в зазорах уже бесполезных ребер. Твари не стоит никакого труда переломать их хоть вдоль, хоть поперек, хоть использовать как китайские палочки для поглощения еще бьющегося сердца. А это – фуа-гра из печенки, которое было тщательно промариновано в спирту тогда, когда веревка времени еще была твоей. Ты назвал тогда этот процесс вечеринками, изысканным смакованием и отказывался видеть в своих возлияниях бытовой алкоголизм. Что ж, и тебя вылечили от этой напасти. Зеленый змий, опутывающий своим телом внутренние органы, тоже весьма неплох на вкус.
Тварь довольно жмурится. Урчала бы от удовольствия, если бы была кошкой. Но
