если бы мы пошли до дяди Саши, который в медицине ничегошеньки не петрит, нам всё равно пришлось бы везти волчонка к ветеринару, а это лишняя трата времени. Нет, если ты настаиваешь… давай оставим подранка здесь, а сами…
– Нет, пойдём скорее домой!
Они прошли с полкилометра, и Иван Данилович вновь почувствовал присутствие кого-то чужого, идущего по следу. Но этот кто-то держался всю дорогу на почтительном расстоянии и в деревню не посмел сунуться.
До ветеринара далеко ходить не пришлось. По счастливой случайности он жил по соседству. Пропойца со стажем, но, нужно отдать ему должное, дело своё знал и делал отлично, особенно за магарыч. Встречать гостей он вышел в семейных трусах до колена, начёсывая ягодицу, лицо опухшее, немытые волосы всклокочены. Закурив, пробурчал раздражённо: «На кой чёрт ты его припёр?», имея в виду волчонка, и уставился на старика. Выслушав и с трудом уяснив суть проблемы, клятвенно заверил, что всё будет сделано в наилучшем виде, после чего умылся холодной водой из кадки, сопровождая водные процедуры шумным фырканьем (да так, что брызги воды летели во все стороны). Растерев полотенцем лицо, побрёл в дом, махнув с порога: «Заноси…»
– Держите, – спустя полчаса он вынес спящего волчонка и передал Алёше. – Девчушка здоровая, месяцев шесть-семь от роду. Ухоженная.
– В каком смысле ухоженная? – Глаза Ивана Даниловича округлились.
– В прямом. Животина домашняя. Шерсть чистая, без всяких там мандавошек, и псиной не воняет, что странно. Не знал я, Иван, что ты волка решил приручить.
– Чего несёшь-то? Мы её в полдень в лесу из капкана вынули.
– Говорю, что вижу. Я хоть и с похмела, а глазам своим верю. Домашняя она. Вот те крест. – Ветеринар перекрестился. – И это, давайте топайте отседова. Без вас голова гудит.
– Я своим глазам тоже верю. Ладно, чего попусту языком молоть, спасибо тебе. Пошли, Алёша.
– Деда, ты же говорил, что волка нельзя приручить. Как она может быть домашней?
– Слушай ты его больше. Сам же видишь – с бодуна человек, вот и несёт чёрт знает что!
С той самой минуты, как маленькую волчицу принесли домой, Алёша не отходил от неё ни на шаг. Даже спать улёгся на полу, рядом с ней, стащив с печи тяжёлый овчинный тулуп.
Как стемнело, дед, расположившись в сенях, разобрал ружьё и не торопясь принялся его чистить, оставив дверь в кухню открытой. Алёша мирно сопел на полу, обняв пациентку, жалобное поскуливание которой то и дело нарушало тишину ночи.
«А ведь сосед прав, – подумалось вдруг мужчине, убелённому сединами, украдкой приглядывающему за спящими детьми, – необычного волчонка мы приютили: шёрстка у неё действительно ухоженная и цвет глаз не жёлто-коричневый, как у её сородичей, а серо-зелёный. Чертовщина какая-то».
За входной дверью едва слышно скрипнули ступеньки широкой лестницы, ведущей на крыльцо. Старик напрягся и замер. Не показалось. Кто-то крадучись
