деле, хоть и выросли они с Федором, братом его, без отца. Федор, на десяток лет Игнаши старше, сам отцовскую тропу протаптывал. И для себя, и для брата с сестрой.
Выросли они, на взрослых мужиков по сторонам глядючи и примечая, да и спросом не срамились. А мужики, им-то что? Что знают, расскажут-покажут, молчать не станут. Да и руками не удержатся, подсобят. Ежели кто работы не боится, тому и помочь – благое дело. Всяк-то всякому свой в Смирновке.
Так и поднялись братья, возросли и годами заматерели, и семьями приросли.
Но был и разлад в жизни Игнатия, с каким не мог он управиться уже не первый год.
– Что у вас с Акулиной, Игнаш? – вмешался в его думки Федор, когда братьям случилось остаться одним. Сенокос окончился, они сметали последние копны на телегу и, не влезая сверху из-за шаткости высокого стога, пошли пешком, взяв кобылу под уздцы.
– А что у нас? – попробовал ускользнуть от разговора Игнат. – Тихо-мирно, все ладится.
– Да уж, тихо… Да мирно ли? Такая тишина, что и оглохнуть немудрено, – Федор улыбнулся, но вышло как-то косо и без теплоты. – Сидишь у нас все больше, домой только спать ходишь. А то и на сеновал.
Игнатий не ответил, молча передал Федору узду, отошел на поросшую подорожником обочину и остановился, пропуская телегу вперед, с озабоченным вниманием оглядел огромную, шаткую копну сена, вздрагивающую на кочках, – не упадет ли? Копна держалась прочно и падать не грозилась. Пришлось догонять и возвращаться в изголовье – к Федору, к узде, к фыркающей лошадиной морде и… к разговору.
– Вроде, крепко сидит, – перевел он беседу в другое русло, но Федор вывернул обратно:
– Куда ж ей деться-то? – он глянул на Игнатия, сощурив глаза. – Ты, это… Не думай… Я вижу ведь все… Это я про Акулинку. Не сплетается оно у вас, что ли?
– Да, эт… И не знаю, – решился-таки высказаться Игнатий, раз уж отвертеться не выходило. – Год от году все только хужеет, – он хотел было сказать что-то еще, даже набрал в грудь воздуху, но выдохнул, фыркнув вслед за лошадью, и махнул рукой. – Что говорить? Как есть – так и есть. Будь оно все!
– Это как – «как есть – так и есть»? – Федор чуть наклонил голову, чтоб лучше видеть лицо брата. – Это вроде «слава Богу» или вроде «не слава Богу»?
Игнатий бросил на Федора короткий злой взгляд и уперился под ноги, рассматривая для успокоения высохшие дождевые ручьи, похожие на русла невиданных рек. Но реки не помогали, и он выпалил, уже не сдерживаясь:
– «Слава Богу»? Такое радостное и веселое «Слава Богу»? – и зло улыбнувшись, ответил сам себе: – Нет такого у меня! Есть только… Есть только… Какое тут «Сла-ва Бо-огу»!?
– А-а-а… – с пониманием протянул Федор и задумчиво рассудил. – Хм-м… Это не то-о… «Слава Богу» – оно только настоящее бывает, тогда оно и напоит, и накормит. А «как есть – так и есть», это не то… Это унылое такое. Оно тебе как отрава.
– Ну уж
