заказал. В темно-синем пиджаке, с кашне на шее и туфлями из светлой кожи, он напоминал райскую птицу среди мокрых голубей. Взгляды всех устремились к нему, даже Владислава выкрутила шею. Вильчур смотрел куда-то над всеми нами. Воцарилась тишина.
Ему принесли вино. Один из мужчин подошел к нему, поклонился и, получив согласие, присел на краешек кресла. Что-то говорил минуту, а Вильчур слушал. Сказал пару слов, принял листок с какой-то записью и отослал мужчину жестом ладони. Тут же подошел следующий. Ситуация повторилась, с той лишь разницей, что Вильчур вздохнул и толкнул в его сторону банкноту. Женщина даже не присела, шептала ему что-то в ухо, а он положил ей ладонь на плечо и отвечал.
Официантка принесла еду. Он накручивал макаронину на вилку, ложкой обрезал краешек и слушал дальше, глядя прямо на собеседника. Молчал, пока не закончил есть. Тогда что-то записал в блокнот. У него зазвонил телефон. Вильчур глянул в экран и отклонил звонок. Заказал эспрессо. Мы закончили есть. Владислава предрекла, что возвращение Вильчура не сулит ничего хорошего.
Я подошел к нему с протянутой рукой. Он разговаривал с какой-то пожилой неухоженной женщиной, которой раньше я не видел в «Ратуше». Он поднял взгляд, но руки не подал. Сказал, что у него тут свои дела и если я хочу поговорить, то должен ждать своей очереди, так что я опустил руку.
– Это не концерт по заявкам. Должны быть какие-то принципы. Кем бы мы были без них? – громко рассуждал бывший бандит Вильчур.
Текла оттащила меня от него, а в «Ратушу» ввалился Кроньчак. Заметил Вильчура, неслышно выругался, поклонился Владиславе и хлопнул дверью.
Лучше всего я помню Теклу по первому периоду нашего брака, когда она покрасила волосы, начала пользоваться косметикой и купила немного фирменных вещей за те деньги, что мы собрали на свадьбе. Нам казалось, что вместе мы преодолеем это, перестанем слышать. Минус и минус дадут плюс. Мы просто терлись друг о друга, ничего больше. Наступило ухудшение, и Текла согнулась, как дерево в ураган.
Я сжимал зубы и хотел еще немного пожить. Текла выбрала иначе и потянула меня за собой. Мы были и у психиатра, и у экзорциста, но ни дьявол, ни болезнь нас не мучили. Никто нам не верил. За деньги Владки мы ездили по санаториям. Текла пробовала марихуану и психотропы. Читала мантры. Пятидесятники возлагали ей руки на голову, а она говорила языками. Я снял ее со шнура лампы. Перевязал неглубокие раны на запястьях.
Она перестала таскаться по Рыкусмыку, но не смогла найти работу или задержаться на найденной. Владка вымолила для нее пенсию. Еще несколько лет назад Текла пробовала писать стихи и разгадывала судоку в толстых журналах. Иногда что-то записывала на полях. На рассвете, вырванная из сна, проклинала своего неизвестного отца, который ушел, но оставил ей скрежет. Я отвечал, что у меня тоже нет отца, но это не приносило утешения.
Из года
