кое-кто, отправились по домам, представляешь, как они, и кое-кто тоже, это делают – вот и сидишь.
Два последних пальто – это чьи? Ну да, одно мое, другое Маккартни, «души класса». Кому-то понадобилась «душа»…
Если идешь не туда, то чем медленнее – тем лучше.
Чего хотят художник, композитор, танцор, актер, архитектор? Зачем они делают то, что делают? Не почему (отчего), а зачем (для чего)? Какова их цель? Увидеть мир не таким. Снять с него очередную неопределенность с помощью какого-то нового органа чувств. Обнаружить в себе этот орган. Может быть, установить их единство: каков новый орган, таков на самом деле и мир. Но есть способ увидеть мир не таким, не связанный с противостоянием мира тебе. Если бы у нас была возможность влезть в голову другого человека, то то же самое, что мы видим, слышим и знаем, сразу же поменяло бы оттенки, тональность, значение. Открытость сознания, восприятия, памяти – вот что движет писателем. В этом смысле все мы – писатели. Наши собственные фантазии, сочинительство – реальный опыт других людей. То, о чем мы мечтаем, происходит. Не с нами. А когда оно вдруг возникает в нашей реальной жизни, мы теряем себя настолько, что называем это «любовь», «счастье».
Нет более разного взгляда на мир, чем мужской взгляд и женский, более разного искомого ими нового мира, нового органа чувств. В попытке обменять себя друг на друга они меняют себя на новых мужчин и женщин, беспомощных, крохотных, но глазом не моргнешь, несколько лет – и уже озабоченных тем же, чем их предшественники. И все же настоящий обмен состоится. Весь наш опыт, все наши попытки подсказывают, куда идти. Мужчина и женщина начнут жить друг в друге, как человек в мире и мир в человеке. Перестать быть мужчиной и женщиной – конечная цель любви…
– Тебе надо это где-нибудь использовать, – отозвалась наконец Эмма Георгиевна. – Видишь ли, то, что ты излагаешь – это не повесть, как ты ее называешь. Мы дошли до середины, а действия почти нет.
– Не повесть. А что?
– Просто мысли.
– Просто?
– Да-да. Просто. Они тем и хороши, что «просто». Но мысли одно, а жизнь другое. Философия и литература, понимаешь?
– Что «философия и литература»?
– Ну, представь себе Гегеля, объясняющегося притчами. Для чего бы он стал это делать?
– А для чего он делал?
– Так, стоп. Начало «тупика»! Стараешься не пропускать именно начало. Останавливаешься в начале, сразу. Так?
– Так.
– Никуда не идешь. Просто стоишь. Ждешь. Да?..
– Да.
– Ход мысли меняется сам… – обычными своими приемами она понемногу вернула меня на землю… – Ты здесь уже месяц. Вот-вот домой. Дальше – сам. Пожалуйста, пока ты еще здесь, пока я рядом, потренируйся, последи за собой… Из твоих текстов выйдет толк, я уверена. Только с чем ты станешь работать: с улицами-проспектами или с тупиками – вот в чем вопрос.
– Я это уже однажды слышал.
