он занят!
Сосед говорит:
– Чем же он так занят, что третий день в туалет не ходит?
Дочка говорит:
– А вы откуда знаете? Вы что, за ним следите?
Он говорит:
– Почему – следите? Я сам третий день не выхожу оттуда! – и рвется в комнату.
А дочка его не впускает.
Тогда он на них наслал «скорую помощь». И вот часа через два появляется врач из больницы, судя по грязному халату, старичка слушает и потом говорит:
– Мне сдается, что он на тот свет перекинулся. Вы его, случайно, не отравили?
Дочка говорит:
– Что вы такое мелете? Как же могли его отравить, если мы его дома вообще не кормили?
А муж дочки заявляет:
– Вы нам голову не морочьте. Или делайте ему какой-нибудь укол от ОРЗ, или убирайтесь!
Врач говорит:
– Нас не учили мертвых лечить!
Тут дочка видит, что врач уперся, и говорит:
– Мы, конечно, все понимаем, может, он и действительно умер, но нельзя ли как-нибудь так, чтобы еще дней семь – десять он был бы для нас живой?.. То есть не то что он совсем умер, а так… частично скончался…
Врач говорит:
– Мне все равно. Я сейчас напишу в справке по-латыни «дал дуба», а вы сами расшифровывайте, что с ним.
Короче, делать нечего, квартира накрылась, значит, надо старика хоронить.
Правда, когда на работе узнали, что старик приказал долго жить, от радости до потолка запрыгали и, не жалея никаких общественных денег, стали оформлять похороны. Лишь бы побыстрее увидеть дорогого Степана Егоровича в гробу в светлой обуви.
Всем потребсоюзом приехали на кладбище, устроили митинг, говорили, какой это был героический старичок и как его принципиальность помогала строить в ихнем потребсоюзе светлое будущее. И даже дочка речь толкнула про отца, про то, какой он был в быту неприхотливый.
А двое сослуживцев стоят в почетном карауле и между собой говорят, что эти мужики, которые могилу рыли, восемьдесят рублей содрали. Но, слава богу, на венки было выписано двести сорок рублей, а на оркестр триста двадцать на восемь музыкантов.
И что вечером все неистраченные деньги будут делить.
И когда все стали к старичку подходить, чтобы в лоб поцеловать, один из этих двоих нагибается и говорит:
– Прощай, незабвенный Степан Егорович!
А Степан Егорович обнимает сослуживца за шею и говорит:
– Ах ты, сукин сын! Не прощай, а здравствуй! Я давно не сплю и все слышу! И все давно подсчитал. Тут венков всего на двадцать два рубля тринадцать копеек! И музыкантов не восемь, а четыре штуки!
У сослуживца глаза на лоб полезли. Он рванулся на свободу, но старик его крепко зажал. Тот давай его от себя отдирать, гроб опрокинулся, старик из него выпрыгнул и давай белыми тапочками размахивать:
– Я
