в панике бросились в разные стороны, но укрыться было негде, кругом ни деревца, ни кустика. Самолёты с противным визгом пикировали над землей, расстреливая обезумевших от страха людей и животных. Солдат от бессилия и злобы пальнул несколько раз из винтовки, никакого впрочем, вреда хищным железным птицам со свастикой на крыльях не нанеся.
…Очередная пулемётная очередь с небес попала в завалившуюся на правое колесо полуторку; загорелся брезент в кузове и вскоре после этого рванул прохудившийся бензобак.
А «мессеры», сея ужас и смерть, вновь и вновь заходили над мечущейся толпой. Лежавший в грязи солдат, подняв голову, вдруг увидел плачущего ребёнка, шедшего по усеянной трупами
людей и животных дороге. Сзади прямо на него на бреющем полёте нёсся «мессер». Всё решали доли секунды. Солдат вскочил, бросился к ребёнку и упал на него, прикрыв телом…
Расстреляв весь запас, «мессеры» улетели так же внезапно, как и появились несколькими минутами раньше.
Солдата бережно уложили на чью-то телегу, он был ещё жив. Повезли. От суровой тряски он застонал и открыл глаза.
– Ребёнок? – едва проговорил он.
– Жив, жив! – всхлипывая, сообщила ему сидевшая рядом молодая женщина в платке и телогрейке. – Вот он тут…
Некоторое время слышалось трудное хриплое дыхание солдата, потом всё стихло. Женщина испуганно посмотрела ему в лицо, вздрогнула, украдкой перекрестилась и дрожащими пальцами закрыла смотревшие в небо светлые глаза солдата. Натянула поводья, остановила лошадь.
Остановилась и следовавшая за ней на коротком расстоянии другая подвода, везшая раненого в руку майора. Тот спрыгнул, подошёл к телеге. Солдат, прикрытый до середины груди замызганной дерюжкой, лежал неподвижно. Ласковый ветерок, как любящая мать, нежно касался его белёсых, испачканных грязью волос. Женщина, крепко прижимая к груди ребёнка, спасенного солдатом, тихо плакала.
Подошёл какой-то бородатый дедок, стянул с головы шапку, сжал в руке и утёр ею вспотевшее лицо. Затем положил большую заскорузлую руку на плечо плачущей женщины и негромко спросил стоявшего неподалёку майора:
– Как звали-то его, за кого Бога молить?
– Солдат, – не сразу ответил майор. Он не знал его имени. – Русский солдат…
Ополченцы
Штаб Четвертой Московской дивизии народного ополчения располагался в здании педучилища, что в Армянском переулке. Здесь было людно едва ли не в любой час дня. Проходили и те, кто сражался ещё с кайзеровской Германией в империалистическую, приходили и совсем зелёные юнцы, с тревогой озиравшиеся по сторонам, словно опасались, что вдруг появятся мамы, на виду у всех возьмут их за руки и уведут по домам.
Некий знаток московской старины с увлечением рассказывал, что ранее, в семнадцатом веке переулок этот назывался Артамоновским, по владению боярина Артамона Матвеева, в веке восемнадцатом – уже Никольским (от несохранившейся ныне церкви Николы в Столпах). А в конце того
