она подумала, что сделает бланманже и угостит соседку. Потому что Юлька, эта толстая и бездарная, возьмет деликатес, изготовленный непревзойденной Нинель Михайловной, и обязательно наговорит ей горячих слов похвалы.
Нинель Михайловна будто увидела, как от этого восхищения десятичная дробь рассыпается и выстраивается в дробь обыкновенную, с черточкой и знаменателем под ней, который прыгал и менял значение, как какой-то счетчик новой конституции. И было неизвестно, на какой циферке закончится этот бег.
Но Нинель Михайловну этот бешенный исчезнувший знаменатель не смутил, она подумала еще о хорошем.
Еще есть время сделать хачапури на вечер. Кто-нибудь же придет непременно. В этом уж Нинель Михайловна никогда не сомневалась.
И ее окаянство в этом ее поддерживало всегда. Поэтому она, успокоенная, пошла в ближайший супермаркет за нужными сливками и сыром. Она знала, где это можно купить, и выслушать при этом в свой адрес всякие приятности от местного приказчика.
Правда, она стала реже звонить внучке, стараясь держать дистанцию. И дистанция эта, как бы была в сговоре с её окаянством. И знаменатель, наконец, занял своё место под черточкой в простой этой дроби. Впрочем Нинель Михайловна плохо ладила с числами, она была по призванию – критиком, и по профессии – литературоведом. Вот такое знаменательное совпадение. И что было в её знаменателе, знала только она. Но никогда не поведала бы об этом. Никому.
И особенно внучке с ее каким-то нелепым мужем.
Но она подозревала, что молодые и так догадываются об её вынужденной знаменательности.
Яркая тетрадь,
26 декабря 2021
Побег
Он возник в её жизни, как чужой дорогой бриллиант. И сразу она увидела невидимые потертости и её дома, и её лица.
Он катался животом вперед по ее квартире, с таким накалом амбициозности, которой можно было озаботить жителей всех этого городка.
Всеволод Иванович называл себя писателем и приехал, чтобы подышать провинцией, её красотами и немощами.
Лера отвела для него целую комнату, предварительно смахнув в ней паутину в высоких углах, постелила на диван лучшее свое бельё, но все равно чувство неловкости перед этим огромным человеком, лысым и седым одновременно, не проходило.
Она отчаянно волновалась, даже когда варила ему гречневую кашу, которую он любил съесть поутру, прежде, чем пойти затем в свою комнату и затихнуть в ней до самого полудня. Это он называл работой. Лера старалась осознать его таинственную усталость и давала ему кринку утреннего молока вприкуску с местным, всегда черствым, хлебом.
Затем жилец шел гулять, а Лера, распрямив спину, наконец принималась за свои дела, которых было у ней немеряно.
Всеволод Иванович гулял подолгу, уходил в лес, иногда возвращался с пятью-шестью белыми грибами, которые приносил за рубашкой. Лера пыталась дать ему какую-нибудь корзинку – так, на всякий случай, но он отказался, объяснив ей вежливо, что он не за
