обозрении никогда бы не захотел танцевать, настоящее чувство требует безмолвия и уединения».
Он уловил, что в их отношения уже установилась некая интимность супругов, себя он почувствовал провинившимся супругом, и чтобы хоть как-то сгладить неловкость этого вечера, направил воздушным поцелуем к ней маленькое облачко в виде нежного барашка. И оно ведь действительно, как и хотел граф, достигло королевского чертога, опустилось на ушко королевы и нежно пощекотало его, потом направилось в сторону алых щек и губ ее, легко, словно перышко, слегка прикоснулось к губам и задержалось на мгновение, сладкое мгновение для двоих. Они оба ощутили нежность этого поцелуя на своих губах. Щеки королевы зарделись. Королева и граф продолжали через огромную бальную залу смотреть друг на друга, не замечая никого вокруг.
Когда взволнованный граф вернулся домой, он почувствовал, что этот еще недавно такой маленький огонечек влюбленности начинает в его душе разгораться в огромное чувство любви и нежности к ней. Теперь ему необходимо о королеве знать все!
Единственное место, где подолгу любила гулять королева, был ее сад. Но в этом саду совершенно не было цветов, там росли одни деревья. Старый садовник Луи однажды заикнулся, что было бы не плохо в саду разбить цветник. Но вездесущий Ли МУ мгновенно черной тенью навис над ним: «Не смейте при королеве даже упоминать слово «цветы», у нее страшная аллергия на пыльцу!». И доверчивый садовник поверил ему на слово, разве мог он знать, что наставник королевы терпеть не мог все красивое и благоухающее. Но граф Агссолеи был свободен в этой жизни от сделок, скрепленных печатью, клятв, темных тайн, его наивность, а, может, она была мнимая, история об этом умалчивает, позволила ему с легкостью проскользнуть через все препоны, чинимые Ли МУ, и он быстро вошел в доверие к садовнику, сообщив ему, что аллергия у королевы мнимая, королева даже и не догадывается, что она у нее есть. И Луи с радостью предоставил сад в его полное распоряжение. И граф, засучив рукава своей белоснежной батистовой рубашки, принялся за работу, которую он не мог доверить никому, ведь это касалось боготворимой им женщины. Его чувство к ней, о котором она даже не догадывалась, должно было стать для нее цветущей волшебной планетой. Свою нежность к ней он хотел бы представить в виде нераспустившихся белоснежных бутонов, защитить ее жизнь от напасти белоснежной кувшинкой, непередаваемость своего чувства к ней выразить дикой орхидеей. Этот немой язык цветов, который он хотел для нее создать, был красноречивей любых слов о любви. Граф не скупился на выражение своих чувств, и маленький цветник, разбитый им, на глазах стал расти и очень быстро превратился в нежное море цветов: от маленьких незабудок, богатых георгинов, пышных гортензий, открытых солнцу гербер, грациозных лилий, диких орхидей до чудесной протеи и причудливой пассифлоры. Нежные и доверчивые ждали они, когда он взмахнет своей дирижерской палочкой. У графа все было точно рассчитано, он знал, когда и как определенный цветок должен будет зазвучать.
Никто бы не смог так захватить
