подземельяДышит ненависть веков,
И сгорает от безверья
Мир, не сбросивший оков.
Вечер тих и прозрачен…
Вечер тих и прозрачен.
И, казалось, с небес
В такой час кто-то прячет
День усталый за лес.
И струится чуть слышно,
Как живая вода,
Воздух в соснах столетних,
Листая года.
А в бору, в густой чаще,
Час вечерний настиг.
И уже день вчерашний
За оврагом затих.
Шептала что-то тихо ночь…
Шептала что-то тихо ночь…
Там, в глубине уснувших сосен,
И улетала повседневность прочь:
Шаманила и ворожила осень.
И льдинка тонкая луны
Над лесом сонная висела,
И небылицы старины
Осинник пел несмело.
И все причудливо слилось
В одной гармонии блаженства,
Все замерло от совершенства
И звездопадом пролилось.
В жизни большего не надо…
В жизни большего не надо,
Что желать еще?..
Мне от Господа награда
Данное село.
И сижу я в захолустье
Рук не опустил,
А, придуманное счастье,
Мне добавит сил.
Двери ото всех закрою,
Буду горевать,
И весеннею порою
Тихо отцветать.
Пришел Господь под вечер…
Пришел Господь под вечер,
Спросил: «Зачем ты жил,
О, Человече, чем дорожил?!.»
– Любовь, – пытаюсь я ответить, —
Учеба, дети и семья.
Какая глубина во взгляде,
Какое понимание тебя;
Но беден мой язык,
Что отвечать мне,
О чем просить Создателя, Творца, —
И, напрягая ум и вены,
Боль пережить Его венца.
И, понимая свою слабость,
Отречься раза три подряд.
Господь уходит, – ясность, —
И ты был в этом виноват.
Канарейка
Канарейка пела в клетке,
Подражая голосом,
А щегол сидел на ветке
И пел сам.
Петь же с голоса чужого
Никому не запретишь.
И поют так бестолково, —
Все – и Лондон, и Париж.
Билась в песенном экстазе, —
Всех стараясь перепеть,
Канарейка одним разом,
Угодив надолго в клеть.
Остановите эту жизнь…
Остановите эту жизнь:
Убийства, заговоры, склоки;
Вон голуби уселись на карниз,
Ругаются на воробья сороки.
Когда мы свой найдем причал,
И сердце для любви откроем,
А вместо этого печаль,
И рушатся устои.
Что мне чудится…
Что мне чудится
Там, в заоблачье,
То ли свет,
Иль загробная жизнь,
И во сне кричу, что есть мочи:
Хочу
