внутри корзины, полной угля и моей собственной мочи, в желудке было пусто, в голове было пусто, в сердце было пусто. Это не то славное начало, которое я ощущала, стоя у океана, это была пустота без надежды на наполнение. Меня вынесли с корабля, и когда солнце попало в корзину, все как будто вспыхнуло, как от огня.
На мгновение мне показалось, что я снова в Чжифу. Меня обманули крики чаек – они то нарастали, то стихали. И пенный шелест океана, и стон покачивающегося причала.
Воздух был прохладным.
– Сюда, сюда, – кричал кто-то по-английски.
Я почувствовала, что меня несут к этому новому голосу.
– Это та самая? – спросил он. Тот, кто нес меня, утвердительно хмыкнул.
– Хорошо, – сказал голос. – Поставьте ее там.
Обмен словами. Звук ржания лошади. Я почувствовала, как меня опускают, а затем наконец все прекратилось. После нескольких недель плавания по океану я остановилась.
– Джаспер надеется, что достопочтенные члены туна «Радостный обряд» будут довольны этой посылкой, – сказал голос. А потом мне опять показалось, что я слышу, как кто-то поет на прощание.
Щелкнул хлыст. Мы снова двигались, но запах океана становился все слабее с каждой секундой. Внутри корзины вокруг меня оседал уголь.
Я была в Америке.
Что еще рассказать? Рассказать о том, как меня отвезли в загон, который называли барракуном, на аллее Сент-Луис в Чайнатауне? Там пахло мочой и фекалиями, а еще прокисшими дынными корками. Рассказать о том, как крышку с корзины сбросили, как солнце попало мне в глаза, как меня вытянули за руки? Ноги не слушались, поэтому меня привязали к столбу, веревка вокруг талии впилась в ямку между ребрами и бедренными костями.
Рассказать о том, как с меня сняли одежду, мою грязную, провонявшую одежду и срезали мешочек с шеи? Рассказать ли о том, как меня облили холодной водой и как часть меня радовалась возможности вообще хоть что-то чувствовать? Или рассказать о самом барракуне, и как меня бросили туда к таким же девушкам, как я, голую, дрожащую, мокрую?
Вместо этого я расскажу о женщине – я увидела, как она входит в здание. Мы все были на полу, нас согнали в центр. Помещение было сырое и без мебели. Примерно пятьдесят девушек. Наши стоны отражались от голых стен, мы все были раздеты догола и готовились к смерти. Мы находились в центре, а еще там были они: мужчины, которые окружали нас, которые осматривали нас. Я подумала о рыбном рынке в Чжифу и о лежавшей кучками рыбе, о том, как я и многие другие кружили около каждого продавца, жадно глядя на рыбу, уже предвкушая, какой она будет на вкус, сколько времени потребуется, чтобы оценить, хорошее или плохое у нее мясо, лопнут ли ее глаза у нас во рту, насколько маслянистым будет мозг, насколько мягкими окажутся кости – достаточно ли мягкими, чтобы сломаться между зубами и остаться мокрой кучкой на столе? Вот что мне это напомнило. Теперь этой рыбой были мы.
Я заметила ее, потому что она была единственной женщиной в группе мужчин, вошедших в здание. У нее было красивое
