40-й школы нам дали окончить учебный год, а на следующий, т.е. в 6-м классе, нас перевели в 87 школу, которая находилась на Кузнечной (Горького), довольно далеко от дома. Можно было доехать на трамвае (№1), и шикарно считалось соскочить на ходу у Кузнечной, не доехав нескольких метров до остановки на пл. Толстого. Так что коленки у меня постоянно были в синяках и ссадинах. В хорошую погоду мы шли пешком через сад – наискосок от университета, сокращая путь. Но когда начались процессы, мы шли по Короленко, т.к. напротив Университета были выставлены огромные портреты членов правительства и любопытно было наблюдать, как исчезали они один за другим и заменялись на следующих по цепочке. Это не могло не вызвать критических замечаний у моих товарищей.
В 1936 году папу исключили из партии (тогда все репрессии начинались с этого) и он вернулся в Киев, стал работать в какой-то сапожной мастерской. Но длилось это недолго. В ночь с 6-го на 7-е ноября 1937 года к нам вошли несколько человек из НКВД, предъявили ордер на обыск, перевернули все ящики, забрали фотографии папиных товарищей по Польше и ушли, уведя с собой и папу. Помню, что я сидела на кровати и с презрением (так я считала) смотрела на них. Скорее это был страх. Через 2—3 дня какой-то очень вежливый тип явился к нам с билетами на 17 ноября – нам было предписано выехать на поселение в г. Чарджоу Туркменской ССР в качестве семьи врага народа.
Почти весь мой класс (6-й!) явился на вокзал меня провожать!
Ехали мы в плацкартных вагонах (в Москве была пересадка), довольно долго. Но когда прибыли в Чарджоу, оказалось, что там уже «переполнен план» и больше нет мест для ссыльных. Нас отправили ещё дальше – в село Иолотань. Это богом забытое место находилось между станцией Мары на пути в Ашхабад и Кушкой – самой южной точкой страны.
Глава 4. ЮНОСТЬ
Поселились мы в каком-то глинобитном домике. Была там русская школа, куда я пошла оканчивать шестой класс (смешно, но по окончании его получила похвальную грамоту, т.к. и по туркменскому языку у меня было «отлично». ) Какое-то время было интересно: у нас вожатым был девятиклассник, красивый мальчик, в которого я влюбилась (он на меня не обращал внимания), он возглавлял компанию по подготовке и «величайшему событию эпохи» – принятию Сталинской Конституции. Были всевозможные сборы, праздники. Но потом стало скучно и однообразно. Зимой суровые ветры сбивали с ног, весной солнце стало жарить. Как мы вообще там существовали? Вместе с билетами на поезд нам выдали какую-то мизерную сумму (как-никак за ними оставалась комната со всем содержимым – мы везли только носильные вещи, а их было немного.). Потом мама стала работать уборщицей в каком-то магазинчике, Феликс всегда был с ней. Друзей у меня практически не было, т.к. никто по уровню не мог сравниться с моими киевскими товарищами. Я страшно затосковала.
Мне было 13 лет, но ощущение – жизнь кончена. Выход был только один – Киев.
