иногда к нам наведывалась. С ней произошла трагическая история, характерная для военного времени. Муж её Иван считался пропавшим без вести, и по окончании войны о нём долгое время ничего не было известно. Как потом выяснилось, он был в плену, а в дальнейшем, как и многие, в лагерях. Об этом периоде жизни он никогда ничего не рассказывал. Когда дядя Ваня возвратился, тётя Лена была уже вновь замужем. Новый брак, который к тому времени складывался очень удачно, пришлось расторгнуть. Елена прожила до 92 лет и была всегда, как говорится, "в трезвом уме и ясной памяти". Тётя Лена была блондинкой, с голубыми глазами, приятным лицом, весёлая и острая на язык. Она до самой старости нравилась мужчинам и смеясь говорила: "Так я им нравлюсь потому, что и они мне нравятся!" Про старость тётя Лена говорила: «стремление к движению есть, а самого движения нет».
Интересными личностями были и две мамины подруги-монахини Мария и Анфиса. Обе, с волевым характером, весёлые, остроумные и совсем не занудные, как некоторые благообразные бабки. Горбатенькая Мария от государства никаких денег не получала, постоянного пристанища не имела, ночевала у добрых людей, кормилась тем, что люди дадут, но никогда не унывала, смеялась над своими промахами и болезнями и несмотря на то, что плохо видела, ежегодно на пожертвования знакомых ездила в Свято-Успенскую Почаевскую Лавру. Анфиса была, как теперь это называется, экстрасенсом, видела насквозь каждого своими пронзительными прозрачными глазами. Когда мой будущий муж пришёл знакомиться с семьёй, она при этом присутствовала и потом дала краткую характеристику: «он хороший».
Мама была настоящей христианкой, она не только усердно молилась, но и делала много добрых дел. Бесплатно выполняла у беспомощных людей разные работы (побелка, уборка), ухаживала за больными, читала по покойникам Псалтирь, постоянно приводила в дом незнакомых людей, которым негде было ночевать. Не могла мама отказать, если просили в долг деньги. Сестра Галя рассказывала случай, что она однажды попыталась удержать последнюю десятку в доме, когда соседка пришла просить взаймы. Но Галочке это не удалось, мама вырвала сжатую у неё в руке бумажку и отдала. Думать больше о других, чем о себе – в этом вся наша мама.
Она рано начала одеваться в длинные тёмные платья с платочком на голове, ничуть не заботясь о том, что это её старит. Говорила – «с дороги не столкнут». Любила простые белые платочки в точечку с орнаментом по краям, я всегда их ей покупала, а она раздавала старушкам. Мы с сёстрами пытались надеть на неё что-либо из наших одежд, но успеха не имели. Только однажды маме подошло мое пальто на меху, но и оно было украдено в церкви.
Всегда буду благодарна маме за то, что она помогла вырастить мне сына в домашних условиях до трёх лет. Она подолгу жила у нас в Москве, на время увозила его с собой в Новосибирск. Перечитывая старые мамины письма, невозможно сдерживать слёзы – столько в них любви к нам и беспокойства о детях, внуках, всех родных и знакомых! И так всю жизнь и ни слова жалобы
