и чище. Я дышал полной грудью, хватал встречный ветер ртом, все ради того, чтобы выветрить из себя противный, как привкус солодки, запах грязи, крови и испарений.
Мне оставалось только держаться в седле, натянув капюшон поглубже, и вспоминать, как все начиналось.
– …Как так вышло, что ты пешком-то? – спросил Хорнбори. Он стоял на каменных ступенях, прислонившись к дубу, и смотрел сверху вниз. Дуб ронял на меня листья.
Мелкий, как все гномы, которых под мешковатыми нарядами да бородой и видеть-то нечего, птичьи кости. Лишенный необходимости кайловать в подземельях, Хорнбори так и не раздался в плечах, как многие его сородичи, но и пуза не наел еще, хоть и начал. Он носил островерхую серебряную шапку, был голенаст и головаст, имел довольную морду и исколотые шилом, короткие, но ловкие пальцы.
– Так ты уже спер всех в округе, – по возможности беззлобно ответил я. Гаденыш, ростом мне едва до пояса, а стоит по-хозяйски и в пещеры, конечно, пускать не собирается – тяжелые каменные створки за его спиной сдвинуты, так что и волос не войдет.
– Ну я видал сапожника, который ходил босиком, но чтоб брат-конокрад пешком шастал да еще пешком же и наниматься приходил?
– Ты-то что ли на золотом коне раскатываешь, Бори? – спросил я.
Хорнбори держал мастерскую и сам отлично управлялся иглой и шилом, делая сбрую для ворованных коней, которых здесь под его началом перековывали, ставили под новые седла, стригли, перекрашивали, если надо, переучивали, меняя до неузнаваемости, прежде чем продать новым хозяевам.
Дорогих, хороших, редких коней. И конокрады, и мастера у Хорнбори были что надо, да и с любой животиной редко кто ладил лучше, чем гномы.
Разве что я.
– Мне конь ни к чему, – буркнул гном. – Трубку будешь?
– Нет, забочусь о цвете лица.
Гном хохотнул.
– Как дела вообще? – спросил он.
– То дыряво, то коряво. Ты и сам слышал, если лишнего не наплели. А у вас?
– Заказы есть, – уклончиво ответил гном. – Так говори, чего пожаловал? А я послушаю. А то про тебя и правда разное болтают.
– Вот правду говорят – мал цверг, а смотрит сверх, – сказал я.
– Еще раз назовешь меня цвергом, – ответил он, – и я вычту это из твоей награды, по золотому за каждый отвратительный, паскудный звук.
Он искривил лицо как-то так, что я даже названия не смог придумать для этой гримасы.
Нелюдь, одно слово.
Я поскреб в затылке через ткань капюшона.
– Лады, Бори, я думал это просто пословица.
– Я давно замечал, что вам, людям, доставляет какое-то извращенное удовольствие сокращать имена. Ладно, Альбин, ближе к делу.
– Говорят, тебе заказали Фемура?
Хорнбори разгладил лицо, потер круглый нос.
– Есть такое, как ни странно. Но от этого дела все отказались, сам знаешь. Если знаешь про заказ, то и про отказ.
– Я только не понял, почему твои-то парни не взялись.
– Ведьмин