что хладным клинком рассечен…»
О воине павшем, что хладным клинком рассечен,
о всяком его возрождении – душный спортивный задор,
деревья в пыли и заляпанный голос, вы призваны к празднику дней;
молчит человек, шевельнувший предливневым небом.
Отчетливый звук теневого пинка кто вколачивал в мяч,
на солнце иди – мы увидеть хотим, как ты движешься в свет,
всю ладность твою превозносим расслабленным зреньем:
зачем фокусировать оптику – станет размытость предметов
помытостью: счастье – владеть морфологией, ведать себя.
Что части твои, полувремя? Всего лишь куски оживающих слов,
ползут собираться опять воедино, пока
находим дыханье среди несмолкающих чувств,
пришедших в себя доедать кислородный запас.
«Формовочный голос, на глиняном сгустке родится румянец…»
Формовочный голос, на глиняном сгустке родится румянец:
спеши кирпичу сообщить прямоту образумленных линий,
изъятых из древних построек, от юртовой тьмы и неволи
спасенных оседлым вниканием в ход отсырелых времен;
распаду даровано право полюбленным быть,
поглажены трещины ливневым воздухом, ласковым знаньем,
прощенная плесень вливается в тело, давая бессмертье;
достаточно ритма для речи – и можно о музыке знать
лишь краешком жизни: плечом прислоняйся к плечу,
товарищ, смыкая ряды обновленья, пока
покой в сладкогласных цветах утопает
и не за что – слышишь – нам не за что больше краснеть.
«Тонувшие в сердце предметы хватались…»
Тонувшие в сердце предметы хватались
за все смысловые доступные связи: не ведать
о хрупкости всяких соломинок, стиснутых крепко,
когда не хватает дыхания, хватку ослабить
сложнее, чем верить в творящийся замыслом обжиг.
Всплывающий город мигает огнями о массе воды,
звучавшей сквозь время, но правду не смывшей:
где памятник вечным рабочим, темнеет земля, дотлевая;
обломки поднять бы со дна да завлечь пересборкой
себя в тишину – о подобных желаньях волна
толкает волну, их касанье стремится предстать разговором
о нашем единстве, об общности правого дела.
«Обмакнутый сквер отряхает излишки фабричного дыма…»
«Обмакнутый сквер отряхает излишки фабричного дыма…» —
звучаний таких угловатых набросано много на душу,
а все не прикрыть речевое зиянье, чье дно бессловесно;
в портретах народа наметишься, свет, завлекающий нас
в победные чувства: в древесном стволе засиделся
незябнущий воздух, обмотанный мраком: привет, теплота,
за вход в безмятежность запросишь словесную мзду,
качался фонарь, наготой ослепляясь, роняя мятущийся отсвет;
снимает одежду электрик, входя в мелководный
целительный ропот, лицо превращающий в лик;
как
