неё, – это мой братик, Евгений Николаевич. Вот!
– Ну и хорошо, ну и слава Богу! А я-то думаю. Где ты? Горе-то какое! Как хорошо, что вы её приветили. Я вижу – добрый вы человек. Теперь я спокойна.
– Она сказала, что жила тут.
– Жили-жили. Мать-то её полы мыла, ну и сторожила ночами. Вот и жили. А куда ж их горемычных. А Вы с ней построже, построже, она поспокойнее будет. Ну-ка, тише, окаянная. Мать-то умерла, а её куда? Ну и сдали… понимаете сами. А она и сбежала, вот проныра! Как сумела?
– Мне там больно было.
– Бедная ты моя. Сейчас всё хорошо будет, нашёлся брат-то.
– Вы не знаете, кто-нибудь ещё у неё есть?
– Как же это, Вы разве не знаете?
– С материной стороны. Мы же не жили с ней.
– А ну да, ну да. Да нет, никого. Одна она была. Никого.
– А вот это кто? – Евгений протянул фотографию.
– Это Лёля, это Лёля!
– Вот не знаю, милок, не сказывала мне Вероника-то, – Жека вздрогнул: всё, что знал о матери – это имя; неужели всё-таки? – А что?
– Понимаете, мне ненадолго уехать надо – командировка, – начал сочинять Евгений, – Работа есть работа.
– Да, да, понимаю. А что, у Вас-то никого нет?
– Так получилось.
– Плохо-плохо, тут её не возьмут, с матерью жила, и то ругались.
– Ладно, придумаем что-нибудь.
– И я-то не могу, я-то у сына живу. А так кто ж ещё?
– Ладно, ладно.
– Придумай, милок.
– И вот ещё. Это чьё кольцо, не знаете?
– Мамино.
– Вероникино, Вероникино, она его берегла шибко. Есть было нечего, и то не продала. Золотое, говорила, память о муже. Любила его очень, подлеца. Ой, извините, всяко в жизни бывает.
– А давно оно у неё?
– Да сколько знаю её, всё на пальце носила.
– А сколько знаете?
– Так уж… Ента пигалицей ещё была. До травмы ещё.
– До какой травмы?
– Так это ж она вон с той лестницы пала. Головой-то ушиблась сильно. Вот и тронулась умом-то. Маленькая была ещё. Не досмотрели.
– Ладно. Спасибо. Пошли.
– Ак мне-то что, Вам спасибо, приветили. Добрый человек, добрый.
– Ну, и что мне с тобой делать?
– Добрый человек.
– Да не добрый я.
– Злой?
– И не злой. Просто некогда мне с тобой возиться. Вот уехал из-за тебя, знаешь, что мне сейчас будет?
– Убьют?
– Почти.
– Маму всегда убивали.
– Вот, видишь – знаешь! У тебя хоть документы какие-нибудь есть?
– Есть. Я прятала. На, – паспорт был завёрнут в газету и сложен в полиэтиленовый мешочек.
– Виктория Николаевна Булаева. Понятно. А почему «Веточка»?
– Мамочка так звала: Веточка – тоненькая, гнётся на ветру. Кто захочет, обломит. Жалко… Обратно не прирастёт. Дерево
