в России никогда не использовался. В ходе реформы было выпущено всего два экземпляра таких монет. Сегодня один из них хранится в Эрмитаже, а второй принадлежит частному коллекционеру, купившему монету на аукционе Святого Джеймса в Лондоне в 2008 году. С учетом комиссионных, он заплатил за нее без малого два миллиона фунтов стерлингов.
Оказавшись в своей стихии, мой собеседник разволновался, даже щеки порозовели.
– Имейте в виду: двадцатирублевка 1755 года – это самая дорогая монета времен царской России! Кстати, она установила новый мировой рекорд стоимости, заплаченной за нее как за неамериканскую монету, и этот рекорд не побит до сих пор. Теперь вопрос: как вы думаете, кто этот частный коллекционер? Правильно – Миша! А тот экземпляр, что хранится в Эрмитаже – думаете, он принадлежит самому Эрмитажу? Или государству? Нет! Тоже Мише! Можете себе представить?! За всю историю России таких монет было всего две, и обе они принадлежат ему! Нет, теперь уже – принадлежали…
Мне показалось, что глаза Филиппа Самуиловича повлажнели.
– Редкие и дорогие монеты Миша предпочитал покупать инкогнито, по телефону. Если такой возможности не было – через подставных лиц. Великий человек!..
– Много людей знали про его коллекцию? – спросил я.
– Из клуба практически все знали, что у него есть редкие монеты. Экземпляры до миллиона он покупал открыто. Недоброжелателей особо не замечалось. Были, конечно, завистники, но чтобы убить!..
– Вы говорили, у него есть сын. Он тоже коллекционер?
– Да, но весьма посредственный. Миша принципиально не давал ему ни денег на пополнение коллекции, ни уж, тем более, экземпляры. Хотел, чтобы он всего добился сам.
– Скажите, а с ним можно поговорить?
– Официально – нет.
– Как это понимать?
– У него с отцом были весьма натянутые, как мне кажется, отношения. Если он и причастен к этому – а я молю всевышнего, что это не так, – то своими расспросами мы только спугнем его. Это можно сделать неофициально. Каждую субботу с восьми до трех часов работает нумизматический клуб, мы встречаемся там, чтобы пообщаться, узнать новости, обменять, купить или продать свои образцы. Мишин сын там, как правило, выступает в роли экспонента*. Я мог бы представить вас своим учеником, начинающим нумизматом. У меня, действительно, есть такая практика, и это никого не удивит и не привлечет лишнего внимания. Приезжайте в субботу на станцию метро «Динамо» к семи тридцати.
– Хорошо, – кивнул я.
– Только оденьтесь поприличнее, – добавил Филипп Самуилович, оглядывая мои затертые «конверсы», рваные джинсы и клетчатую рубаху, которая торчала из—под замызганного плаща.
Мы распрощались, и, выйдя на улицу, я стал ждать такси в больницу. У меня в голове сложился четкий план дальнейших действий, и я хотел получить одобрение брата. Сев в машину, я надел наушники и задремал.
*экспонент –
