человека, энергию, болезни. Видеть то, что нормальные люди не видят, а наука до сих пор считает несуществующим. Диссертацию он забросил, на работу больше не вышел. А в один из вечеров сказал мне: «Мой мир рухнул. Я не смогу так жить дальше, пока не создам новую картину мира». Снял рюкзак с антресолей, бросил туда теплые вещи и вышел. Я не знала, увидимся ли мы вновь или я вижу его в последний раз.
Неожиданный поворот событий столкнул меня в круг страданий. Всё, что мы создавали вместе, во что вкладывались оба, обожженные первым, несложившимся браком, всё, чем мы так дорожили – нашей семьей, нашей любовью, нашими девочками, бесконечными праздниками, пирогами и тортами, зажженными свечами, прогулками в Царицынском парке, тайными, пока дети спят, наполненными неутолимой страстью ночами, – всё это полетело в тартарары. Он просто взял и вышел. Потому что по-другому он не мог. А мы – три женщины, одна еще совсем юная и две маленьких, – остались.
Не знала, как жить дальше. Было так больно, что хотелось умереть. Убить в себе любовь, чтобы перестать чувствовать. Пережить снова это уже знакомое мне состояние покоя. Я не боялась смерти, но было нечто, чего я боялась больше смерти: жить без любви. И я решила сохранить любовь в моем сердце, чего бы это ни стоило.
Я сняла обручальное кольцо, положила его в шкатулку в глубине письменного стола и закрыла крышку.
Дорогая моя девочка, это открыло для меня:
есть нечто большее за пределами знакомого нам мира.
И мне потребовалось много времени, чтобы понять:
это большее – всегда за тебя.
Обручальное кольцо
Мое первое обручальное кольцо было куплено на вырост, а может, не продавалось таких маленьких размеров на мой хрупкий девичий пальчик. «Родит – поправится», – решили старшие женщины в семье, и я забеременела в первую неделю замужества и родила прекрасную дочь, но не поправилась, а наоборот, так истощала, что больно смотреть. Но похудела я не в родном Крыму, где родила свою божественную дочь и провела первые полгода, а когда переселилась в Москву, где жила семья моего мужа, которого я любила какой-то, как теперь понимаю, отчаянной, страстной, скорее подростковой, любовью. Москва встретила сурово. Мы с мужем и малышкой по великому блату получили две комнаты в коммуналке: мой свекр работал в Совете Министров. Я оказалась в чудесной компании: вор-карманник, очень тихий в быту человек, по образованию повар, научивший меня делать сырники и никогда не бравший в квартире чужого, даже ложки сахара. Однажды он исчез на неделю, и поздним вечером я услышала грохот в коридоре, топот тяжелых ботинок. Я только уложила малышку спать, муж был на дежурстве. Он заканчивал мединститут, ночами дежурил в больнице и писал научную работу. Выглянув в коридор, я увидела, как моего тихого соседа, закованного в наручники, два милиционера затащили волоком
