оказалась единственной, кто видел правду?
От одной этой мысли мне становится не по себе, во мне зарождается паника. Что, если бы Джексон прислушался к Лии? Что, если бы он поговорил со своим братом вместо того, чтобы предполагать худшее? Возможно, тогда вся эта хрень с принесением меня в жертву вообще не произошла бы.
От этого воспоминания и от мыслей о том, что могло бы произойти, мой желудок сжимается в комок, и я со всех ног бегу в ванную. И едва успеваю.
Мои ноги подгибаются, я падаю на колени, и меня рвет пирогом с тыквой, который я только что ела. Я пытаюсь блевать тихо – мне совсем не хочется разбудить Хадсона, пока его дневник, который я читала, все еще лежит на диване. К тому же сейчас я просто не готова смотреть ему в глаза.
Не знаю, смогу ли я когда-нибудь снова посмотреть ему в глаза, но я точно знаю, что сейчас я еще не готова.
Однако вампиры обладают невероятно острым слухом, и как бы Хадсон ни пытался убедить меня в обратном, у него чуткий сон. Так что когда я спускаю воду в туалете, он уже стоит в дверях.
– Как ты? – тихо спрашивает он и достает из шкафчика для белья махровую салфетку.
– Я в порядке. Думаю, я съела слишком много тыквенного пирога.
– Да уж, чего-то явно было слишком много, – отзывается он и смачивает салфетку холодной водой. – Положи ее на шею. Это поможет тебе справиться с тошнотой.
– Откуда ты знаешь? – спрашиваю я, просто любопытствуя, а не споря. – Неужели у вампиров тоже бывают такие проблемы?
Я подхожу к раковине, чтобы взять зубную щетку и пасту, когда он отвечает:
– Вообще-то нет. Но мы знаем, когда в сонной артерии особенно сильный ток крови. – Его клыки блестят в широкой улыбке. – Так что совершенно очевидно, что если приложить к ней холодный компресс, это может помочь.
– А, ну да. – Я неуверенно улыбаюсь после того, как чищу зубы и прополаскиваю рот водой. – Все дело в сонной артерии, ясен пень.
На мгновение я вспоминаю, как Джексон касался губами моей шеи прежде, чем вонзить в нее клыки. Я чувствую, как у меня вспыхивают щеки, и внезапно мне начинает казаться, что в ванной слишком тесно. Странно думать о таких личных вещах, когда Хадсон стоит совсем рядом – в двух футах от меня.
– Мы не могли бы вернуться в комнату? – тихо спрашиваю я, не желая протискиваться мимо него, но очень желая поскорее выбраться отсюда.
– Конечно. – Он тут же делает шаг назад. – Ты точно в порядке?
– Да, со мной все нормально, честное слово.
Но как только мы добираемся до моего дивана, взгляд Хадсона падает на раскрытый дневник.
– Что, легкое чтение? – спрашивает он, приподняв бровь.
– Прости. Прости. – И я порывисто заключаю его в объятия.
Не знаю, кто из нас потрясен больше – он или я.
– Все… в порядке, – ошарашенно бормочет он.
Но я только обнимаю его еще крепче – похоже, мои руки действуют сами по себе, –
