нет, – отвечает она, схватив меня за плечи прежде, чем я успеваю договорить.
Я так удивлен, что не противлюсь, когда она поворачивает меня, как виниловый диск на моем любимом проигрывателе.
– О боже!
Она опять вопит. Честное слово, когда она не говорит нормально, она неизменно вопит так, что это причиняет мне боль.
Это чудо, что Джексон терпит такое.
Хотя, если у тебя есть кто-то, кому ты небезразличен настолько, чтобы поднимать такой шум, это, вероятно, облегчает боль в барабанных перепонках. Не говоря уже обо всех остальных видах боли.
– Это сделал с тобой дракон? – спрашивает она так громко, что у меня болят уши.
На сей раз я не сдерживаюсь и морщусь – может быть, теперь она наконец сообразит, что к чему, и умерит количество децибел – и одновременно отодвигаюсь в сторону.
– Определенно это сделал не я сам.
– Да, конечно, но мне казалось, что на вампирах все заживает быстро, разве нет? Разве это не один из плюсов вашего вида?
– Если честно, в нем вообщем нет минусов, – ухмыляюсь я.
Теперь я стою лицом к зеркалу, и, хотя я не могу видеть в нем собственное отражение, зато вижу, как она картинно закатывает глаза:
– Ладно, понятно. Наверное, так оно и есть. Но ты не ответил на мой вопрос. Разве среди твоих особых способностей нет такой, которая позволила бы избавиться от большей части этих ожогов?
– Я вампир, а не супергерой, – сухо отвечаю я.
Она смеется:
– Ты же знаешь, что я имею в виду.
Вообще-то да, знаю. Наверное, именно поэтому я уступаю и пускаюсь в объяснения, хотя и взял себе за правило никогда ничего не объяснять о себе самом.
– Если бы меня обжег обычный огонь, это причинило бы мне боль, но ожог зажил бы за пару минут. Однако эти ожоги от драконьего огня, поэтому они болят намного больше, чем обычные. И дольше заживают.
– Насколько дольше? – спрашивает она.
Я пожимаю плечами и тут же жалею об этом, поскольку из-за этого движения мою спину опять пронзает жгучая боль.
– Это займет пару дней или около того.
– Это жесть, – шепчет она и на сей раз смотрит на мою спину без прежней жесткости во взгляде. Теперь этот взгляд мягче, и в нем появилось что-то похожее на участие – или на жалость.
Как бы то ни было, мне от этого не по себе. А тут она еще и протягивает руку и кладет ее на мою горящую спину.
Я напрягаюсь, готовый к новому приступу боли, но нет – ее прикосновение не причиняет мне боли. Это даже приятно. Куда приятнее, чем должно бы быть.
Вот черт. Черт.
Потому что эта ситуация только становится все хуже.
Глава 8
Ешь, пей и гляди в оба
Хадсон дрожит, когда я провожу пальцем по краям ожога.
