у вас?..
– Не скоро. Пять месяцев еще. Чуть больше.
Этого срока мне не вспомнить, поскольку так и не пришлось на нем побывать, думаю машинально и безэмоционально.
– Как ты?
Это он – мне и это уже лишний вопрос. Спросил бы еще впридачу, что там показал сегодня мой экспресс-ковид-тест – с него станется.
– Нормально, в общем-то. По обстоятельствам.
– Все мы так, – замечает он степенно и спокойно. – Все это еще до-олго будет нас сопровождать…
А я беру курс, чтобы вылавировать от назревающего корона-смолл-тока, а то, глядишь, сейчас пойдем друг другу рассказывать последнюю инцидентность:
– Да-да, – говорю, – корона-атрофия. Плюс грядущая паскудная берлинская зима. И – тендера, тендера… Куда мы столько хапаем, ума не приложу.
– Да, и мы, – живо кивает Миха.
Да что – вы?! – хочу вдруг крикнуть, но сама себя осаживаю.
– А вообще слава Богу, хоть работа есть по нынешним временам.
Пожалуй, Миха был единственным, от кого я пока не слышала этой поговорки – вот, услышала теперь.
Как-то незаметно добрались, проезжаем Алекс. По Карла Либкнехта обгоняем желтый двухэтажный автобус, такой же удивленный, как моя разворошенная и развороченная память.
Черт, кажется, накрапывает дождь. Прежде чем капли успевают леденющей сеткой покрыть лобовое, замечаю, как слева от нас на площади плиты, которыми вымощен Алекс, меняют цвет от дождя. Это наводит меня на мысль об обиде или заболевании. Насчет заболевания как раз подходит.
По правую сторону на Карла Либкнехта – кабаре-бар такой. Кабаре – так тут называют стэнд-ап-камеди. «Sündikat» гласит его название. Это игра слов. Sünde – значит грех. Излишнее святошество да морализм – дело, конечно, тоже неправильное, но в Берлине, скорее, от обратного. И та форма, в какой этот самый грех подают и выставляют напоказ здесь – программа кабаре-бара сулит «берлинское камеди» – тоже ничего хорошего не предвещает.
Сканирую все это безэмоционально и – устало, кажется. Уже. Вот, блин. Миха, что ли, допек своими мишками? Скорее всего, просто снова впала в привычное для меня в это время дня состояние.
Борюсь с желанием откинуть вниз зеркало – проигрываю, откидываю. Да нет, ничего. Если подцепила-таки ту гадостную штуку их трех букв, думаю бесстрастно, то по мне этого не скажешь. Не зря сегодня проспала – хоть выспалась по-человечески. Ни красных тебе пятен на лице, ни мешков под глазами, глаза вообще блестят – воспоминания, что ли, впрок пошли… Эх, на мелирование бы попасть, подмечаю, приглаживая волосы, а так – нормально. Вон, даже Миха засмотрелся сбоку – или сказать чего хотел, опять повспоминать про Линду, мол, не смотрится больше в это зеркало, тошнит ее от этого. Смотрел бы лучше за дорогой.
Внезапно Миха резко бьет по тормозам, меня хорошенько толкает вперед, и я даже не успеваю определиться, подумать ли мне: «твою мать, хоть бы сработал эйр-бэг…» или «хоть бы, мать твою,
