врезался в холм. «Похоже, что-то сломалось» – пронеслось у него в голове. Он и медленно повернулся на спину, затем поднял правую руку. Она была неестественно согнута чуть выше запястья.
– Хуйня война, – сказал спрыгнувший с лестницы белобрысый. Он улыбнулся белоснежной улыбкой. – До поминок заживет, а то исчо раньше. Ты, кстати, там ключи забыл.
Он подошел к Никите, и положил подобранную связку в карман его спортивной куртки. Затем взял руку Никиты и резко выпрямил ее, убирая залом. Боли почти не было, были лишь слегка неприятные ощущения. Как будто в руку загнали местный наркоз, сработавший не на все сто процентов. Никита осторожно пошевелил пальцами руки, затем, в приступе любопытства потряс ей из стороны в сторону. Рука снова прогнулась в месте залома. Белобрысый явно наслаждался зрелищем, довольно улыбаясь.
– Она у тя сломана, но срастется, как только обратно в чистый мир выйдем, – он взглянул наверх, и, как только он это сделал, светящийся круг, через который Никита провалился в этот мир, исчез. – Через часик примерно, плюс минус. А пока давай я тебе ее замотаю.
Незнакомец вынул из кармана худи небольшой моток проволоки, взял руку Никиты и небрежно, но крепко обвязал ее. Рука все еще немного прогибалась в месте перелома, но ее уже можно было держать на весу, не опасаясь, что она резко согнется и порвет кожу сломанной костью.
– Тут глаз навостре держать надо, опасное местечко. Проволока, она тут как-бы, гегемон в плане универсализма. Еще скотч и ствол надо таскать. Скотч – это ежели поранишься, залепить дырки в теле. А «макар» сам понял чай зачем нужон, да и весит малёху.
То, как этот щуплый человек разговаривал, наводило на мысль, что он явно деревенский, либо приехал откуда-то из глубинки. Вид паренька в молодежной одежде никак не вязался с его манерой общения. Как будто его выдернули из прошлого в современную реальность.
Никита несмотря на сломанную руку и недавно пережитое избиение, чувствовал себя вполне сносно, если не сказать отлично. Боль прошла, шум в голове пропал, слух вернулся. Он осмотрелся по сторонам. Насколько он помнил, должен был быть день, но в небе четко просматривалась бледно-красная луна. Ее цвет он почему-то сравнил с цветом раствора марганцовки, которым медсестра смазывала все болячки в детдоме. Небо было чистым, без малейшего намека на тучи, но несмотря на то, что была ночь, он все прекрасно видел. Непонятный, рассеянный свет шел сверху, но освещая, как будто бы забирал насыщенность предметов. Все было серым и контрастным. Он провел по лицу ладонью здоровой руки, стирая с него липкую кровь и осмотрел ее. Кровь показалась ему бледно-красной, цвета разбавленной марганцовки. Присмотревшись к коже рук, он понял, что она стала нездорово серой.
Что за сумасшедший сюжет придумало его воображение? Может, он до сих пор спит дома в пьяном угаре. Он ущипнул себя за щеку, затем дернул за волосы. Боли он почти не почувствовал, лишь легкое покалывание. Да, скорее всего он спит, а значит вся эта сюрреалистическая обстановка, от которой ему было не по себе
