их встречали в расположении части. До утра пели песни и ликовали, восхваляя приспешников нацизма украинского происхождения. Коля сильно изменился после зарубежных командировок. Идеи о том, что они потомки тех самых нацистов, которых они самостоятельно возвели в ранг героев, постоянно звучали во всех интернет-ресурсах и на телевидении. Несмотря на некоторые несостыковки в истории, «угнетённые русскими украинцы» пытались доказать, что белое – это чёрное. Его человечность, воспитанная с пелёнок родителями, улетучивалась. Он пытался выжечь ненавистью память о том, что где-то в душе он – русский. Стал чаще говорить на украинском языке. Проходил специальные курсы, когда обучался во Львове. Но так до конца и не смог перебороть русский язык и говорил на каком-то смешанном русско-украинском диалекте, вставляя через слово то русский, то украинский. Однако, это никак не сказывалось на его службе. Большинство кураторов и начальников, не стесняясь говорили на русском. Лишь выступая перед большим количеством военнослужащих они говорили на украинском. Дабы не упасть в грязь лицом в борьбе за самостоятельность. И в то же время многие из них рьяно изучали английский язык. «Американская мечта» захватила умы многих. Особенно, когда из-за бугра начались поставки нового вооружения и техники. Вера в то, что они делают правое дело, подкреплялась ещё и зарубежными политиками. Всё началось ещё на Майдане. Провизию, привезённую иностранными компаниями в поддержку свержения власти, с дьявольской улыбкой раздавали на главной площади страны. Это был не запретный плод с райского дерева, это был акт продажи души дьяволу. Хотя можно трактовать и так, и так.Николай находился в Мариуполе уже два месяца безвылазно. Так решили его руководители. Это было наказание за невыполненный приказ. В один из дней он должен был навести артиллерию на жилой дом Донецка, якобы там прятались солдаты ополчения. Николай профессионально вычислил точку обстрела, но в последний момент увидел маленьких детей, гуляющих рядом с этим местом, и дал другие координаты, молниеносно сообразив, что все погибнут. Что-то доброе проснулось в нём. Да, он ненавидел противника; да, он был готов на многое; да, он почти победил в себе всё светлое. Но он не подписывался на убийства детей. Именно так он и написал в своём рапорте. «Перец» улыбнулся, как он умел: с ненавистью и неистовой злостью.
– Ты думаешь это их спасёт? Они вырастут и начнут убивать наших детей. Всё равно в следующий раз мы бахнем по ним. Специально. Нарочно, даже если там никого, кроме них не будет. Чтобы они никогда не выросли. У тебя сейчас нет детей пока, ты не можешь думать о жизни своих детей, напрямую зависящих от этих маленьких тварей! – глядя прямо в глаза Николаю прокричал «Перец», прожигая его своим гневом насквозь.
– Ты пожалел сейчас их, а завтра они приедут в Одессу и будут поджигать наши дома. Сколько детей там погибнет? Ты посчитал? – продолжил кричать «Перец».
– Я виноват. Я
