друга озирают втихомолку;
Молодая луна дает мало света и глаза напрягаются, стараясь разглядеть некое лицо.
Поэт продолжает («Ад», 15, 20–21):
e sì ver’ noi aguzzavan le ciglia
come ’l vecchio sartor fa ne la cruna.
И каждый бровью пристально повел,
Как старый швец, вдевая нить в иголку.
Мы далеко от Ада. Мы на земле, в одном из городов Италии XIII века с узкими улочками в скудном свете луны или днем с открытыми лавками, проходя мимо которых, видим склонившихся за работой мастеров и подмастерьев. Мы на земле, но в то же время видим, как души грешников бегут по пылающему песку. Мы в начале эпизода с Бруно Латини*: Данте обращается к нему с благодарностью и нежной почтительностью. Помню, как он говорит:
m’insegnavate come l’uom s’etterna
Того, кто наставлял меня не раз,
Как человек восходит к жизни вечной;
(«Ад», 15, 85).
Я говорил только об одном моменте «Ада», но полагаю, что в этом моменте вы заметили, по крайней мере, во-первых, насколько «нижний мир», который посещает Данте, связан с повседневной жизнью «верхнего мира»; и, во-вторых, что поэт, который живет и выражает внемирское видение ада, одновременно выражает и напряженные чувства или воспоминания о том, что пережил в земной жизни.
Действительно, в выражении Данте существует некий обмен, некий ярко выраженный уход и приход между душами, утратившими свет солнца, и земными людьми. И эти познания чувств, которые поэт удерживает с большой ясностью, он выражает не только когда говорит сам: в этом эпосе, который в то же время является великим многосторонним драматическим произведением, их выражают также действующие лица его драмы. Караемые или очищающиеся дают нам почувствовать, что пуповина, соединяющая их с человечеством вовсе не разорвана: о ней помнят четко, ее учитывают. Я сказал бы, что она составляет ипостась их душ, несмотря на то, что одновременно существует также кара или очищение.
Например, Гвидо да Монтефельтро горит в месте, где находятся коварные советники. Он не кричит, как другие, но жадно спрашивает о своей родине:
Скажи: в Романье – мир или война?
dimmi se Romagnuoli han pace o guerra.
(Ад, 27, 28).
Другие желают, чтобы о них помнили живые, и заклинают об этом. Один из самых волнующих эпизодов «Чистилища» – эпизод с Пиа де Толемеи.
“ricorditi di me, che son la Pia;
Siena mi fé, disfecemi Maremma:
То вспомни также обо мне, о Пии!
Я в Сьене жизнь, в Маремме смерть нашла».
(«Чистилище», 5, 133)
Или же, опять-таки в «Чистилище», где проходят очищение сладострастные за грех гермафродитизма («Чистилище», 26, 82), эпизод с Арнальдом Даниелем,
fu miglior fabbro del parlar materno,
«Получше был ковач родного слова»,
(«Чистилище», 26, 117)
как назвал его Гвидо Гвиницелли.
Это место я люблю особенно и уже упоминал о нем. Оно указывает столь сильную связь между двумя поэтами, что Данте даже представляет его
