продолжительного развития ядовитых миазмов разрушения.
Как война, так и внутренние смуты могут служить только вспомогательными средствами; но ни то, ни другое не может быть благоразумно избрано в орудие разрушения громадного и сильного государства; и то и другое угрожало бы потрясением целому миру; и то и другое было бы катастрофой, которая никак не может входить в расчеты благоразумной политики, и ни в каком случае не может быть ей приятна.
Что же могло бы быть желательно в интересах политики самой радикальной относительно русского государства, но в то же время благоразумной? Нет сомнения, что всего желательнее было бы без усилий, без пожертвований, без рисков, без всяких опасностей и потрясений произвести то, что могло бы быть следствием только самой бедственной войны, или самых разрушительных внутренних смут; нет никакого сомнения, что мирное, тихое, постепенное, незаметное действие было бы предпочтительнее и разгрома, и продолжительного разложения нравственных основ общества.
Торжеством политики, клонящейся к разрушению могущественного и громадного тела, политики благоразумной и здравомысленной, было бы замутить его душу и убедить ее в том, что она совершит наилучшее дело, если сама постепенно и в видах прогресса раздробит и разрушит его.
Ни война, ни революция не страшны для русского государства; никакой серьезной опасности не могут представлять для него сепаративные наклонности, которые обнаруживаются в некоторых владениях русской державы. Сами по себе все дурные элементы разложения и отложения не имеют и не могут иметь силы, но чего не может сделать война, чего не могут произвести никакие внутренние потрясения и смуты, то было бы прямым и естественным последствием систематического разъединения Верховной власти с народом.
Давно уже пущена в ход одна доктрина, нарочно сочиненная для России и принимающая разные оттенки, смотря по той среде, где она обращается. В силу этого учения, прогресс русского государства требует раздробления его области по-национально на многие чуждые друг другу государства, долженствующие тем не менее оставаться в тесной связи между собой.
Эта мысль может проникать во всевозможные трущобы; она же, переменив костюм, может занимать место в весьма благоприличном обществе, и люди самых противоположных миров, сами не замечая того, могут через нее подавать друг другу руку, она возбуждает и усиливает все элементы разложения, какие только могут оказаться в составе русского государства, и создает новые. Людям солидным она лукаво шепчет о громадности России, о разноплеменности ее народонаселения, об удобствах управления, будто бы требующего не одной администрации; людям либеральных идей она с лицемерной услужливостью объявляет, что в России невозможно политическое благоустройство иначе как в форме федерации; для молодых, неокрепших или попорченных умов она соединяется со всевозможным вздором, взятым из революционного арсенала.
Припомним,
