сильнейшую боль, она не соответствует базовым диагностическим критериям ПТСР. Однако люди, испытавшие сильную боль после измены могут убедить себя в том, что у них ПТСР, и записаться на всевозможные курсы и виды психотерапии, чтобы «вылечиться» от этого расстройства.
При отсутствии глубоких знаний человек склонен к когнитивным упрощениям, известным как эвристика, и примитивным объяснениям сложных явлений (например, называет каждого черствого человека психопатом). Социальные сети изменили нашу способность концентрироваться, сделав нас похожими на двухлетних детей: нас зачаровывают яркие цвета, веселые танцы и запоминающиеся мелодии, но при этом мы не можем выносить менее динамичную и более серьезную информацию, необходимую для понимания сложных явлений. Видео из популярных социальных сетей никогда не смогут адекватно описать травмы.
Что касается культуры, травма преподносится как объяснение многочисленных психологических и отношенческих трудностей, и это без вопросов признается многими людьми. Западные общества отличаются быстрой медикализацией[7] и патологизацией человеческого опыта. Эта тенденция усилила наше желание видеть травму в нормальном, обыденном опыте, вызывающем неприятные чувства. Нам не нравятся негативные эмоции, и, называя что‑то травмой, мы можем пройти лечение и, может быть, избавиться от этого. Это гораздо быстрее и приятнее, чем признать, что негативные чувства и дистресс являются частью эмоциональной жизни и иногда их нужно просто перетерпеть.
Социальные сети также позволяют получить быстрый доступ к групповому мышлению, при котором человек неосознанно имитирует поведение и мышление группы других людей, не оценивая предоставленную информацию критически. В этих культурных изображениях последствий травмы есть доля правды, но механизмы, лежащие в основе этих последствий, часто гораздо сложнее, чем нам преподносят.
Кроме того, я подозреваю, что в нашем гиперсвязанном, но крайне занятом мире у нас возникают проблемы в отношениях в большей степени, чем когда‑либо. Хотя я могу это доказать лишь собственным клиническим и личным опытом, мне кажется, что структуры близких отношений – доброта, сострадание, тщательное обдумывание, внимание к другим людям – были смыты потоками работы, достижений, путешествий, подработок, социальных сетей, онлайн‑свиданий и неограниченной доступности всевозможных вариантов. По этой причине мы относимся к людям так, словно они одноразовые, но при этом чувствуем себя одинокими, тревожимся за отношения и не можем установить крепкие связи. Начав воспринимать изучение отношений как механизм построения более крепких связей, мы стали задумываться о вреде, который может быть причинен в отношениях, и расширили словарный запас, связанный с отношенческими травмами.
Наконец, говоря о травме, мы иногда подразумеваем ее долгосрочные последствия, а именно: ее влияние на формирование
Медикализация – расширение границ медицины, при котором обычные, часто не связанные с патологией человеческие ситуации рассматриваются как медицинская проблема, становятся объектом лечения. – Примеч. ред.
