плечами.
Сильно выдыхаю, издав губами фыркающий звук:
– Пфф. А чё сразу ко мне, Марин? Сходи в бар, там обязательно найдётся желающий осуществить твои хотелки.
– Заткнись, Князев. Снимай штаны, – она всё-таки подходит ко мне вплотную, распахивает мой халат, берёт за пояс и нетерпеливо встряхивает, – да хорош обижаться, как девочка. Что было, то прошло.
Изнутри поднимается злость. Но терплю. Невозмутимо убираю руки с себя, вставляю в карманы её брюк.
Демонстративно закатываю глаза:
– Да какие обиды, Марин. Мы взрослые и свободные люди, поступаем, как нам нравится. Ты ушла к главврачу, сказала, с ним тебе лучше. Через год вернулась. Как мне реагировать? Раскатать перед тобой красную ковровую дорожку и опуститься на колени?!
Она довольно улыбается:
– Ревнуешь, это хорошо…
А у меня от раздражения челюсти сводит до боли.
Низко рычу:
– Да не ревную я.
В дверь раздаётся настойчивый стук и недовольный голос старшей медсестры:
– Алексей Петрович, там полдник привезли, омлет – пальчики оближешь. А я вам чай уже заварила. Как любите, с мятой.
Сжав губы в тонкую линию, выжидающе смотрю в Маринкины глаза. Она не выдерживает и отводит их.
– Ой, всё. Мальчику кушать пора, – вздёргивает нос и отправляется к двери, кидает вполоборота, – позже зайду. Дежурю сегодня.
Она щёлкает замком, намеренно отталкивает плечом медсестру, уходит по коридору в сторону лифта, бурчит под нос:
– Ни пройти, ни проехать. Разжирели все от безделья. Жрут свои омлеты целыми днями. На пенсию разогнать бы.
– Иди, иди, у тебя тоже пенсия не за горами.
Вера Ивановна провожает её взглядом, осуждающе покачивая головой. Потом вкатывается в кабинет и, понизив голос, недовольно ворчит:
– Лёш, ты её послать не можешь, что ли, проститутку? Главврач вон послал. Чуть семью ему не разрушила, почти до развода дотрахался с ней. А как не получилось его у жены увести, опять к тебе прискакала. Не позволю, чтоб ты в ту же пропасть… Нет, я понимаю, что стресс надо как-то снимать, на личную жизнь времени мало. Но не наступать же на те же грабли.
– Значит, омлета не будет, – понимающе улыбаюсь, – чаю-то хоть заварите?
Она грозит мне пальцем:
– Смотри, простишь её – обижусь. Кто тебе важнее: шалава беспринципная или тётка родная? Сколько в себя приходил после её загула, забыл? А я вот помню. И больше не допущу. Хоть обижайся, хоть злись. Я матери твоей обещала приглядывать за тобой. Значит, имею право тебе своё мнение озвучить. И не напоминай про свои тридцать три. Я старше, опытнее. Я её насквозь вижу.
– Да всё нормально, тёть Вер, не переживайте, – улыбаясь, обнимаю её за плечи, – эту страницу давно перевернул.
– Смотри у меня. Сейчас попрошу чай принести. А ты руки после этой мусорки помой.
Вера Ивановна отправляется к двери, бухтит себе под нос:
– Чего
