менее я вспыхнула, услышав, как она выплюнула «когда станешь старше», как будто юность была синонимом невежества.
Что касается «дурацкой» игры, то Ирена отказывалась несколько раз, когда я предлагала научить её шахматам, так кто был невежественным?
Вот и теперь она одарила меня тем же снисходительным взглядом.
– Мария и есть новобранец? – Ирена посмотрела на свою мать, будто та предала её. – Мама, ты сказала, что я буду наставником для нового члена Сопротивления, а не нянькой.
Я отхлебнула эрзац-чай, но он был таким же горьким, как и скопившиеся в горле резкие фразы, которыми я могла бы парировать её колкости. Мне не доставляло никакого удовольствия удерживать эти слова внутри себя, и я не собиралась сидеть и чахнуть под её недружелюбным взглядом.
– Я быстро учусь, – ответила я вместо того, что вертелось на языке.
– Тогда позволь преподать тебе первый урок. – Ирена села на кофейный столик передо мной и хлопнула руками по моим коленям. Я отшатнулась прежде, чем сдержаться, чтобы не доставлять ей удовольствия от произведённого эффекта. Она подалась вперёд так близко, что я увидела у неё на шее маленький золотой крестик на цепочке и каждое из её тонких звеньев.
– В аду есть особое место для пойманных членов Сопротивления. Это тюрьма Павяк. И если бы все члены тайной полиции были дьяволами, гестапо было бы самим Сатаной. Эти ублюдки не пожалеют тебя, потому что ты юна, и когда они закончат с тобой, ты будешь умолять их всадить пулю тебе в голову…
– Довольно. – Щёки госпожи Сенкевич выглядели так, будто на них вымазали целую баночку румян. Перед тем как она смогла сказать что-то ещё, Ирена встала и вышла в кухню.
Внезапно меня охватил озноб, Ирене всё-таки удалось запугать меня, и теперь я возненавидела её ещё сильнее. Я хорошо понимала, с какими опасностями мне придётся столкнуться. В напоминаниях не было нужды.
Госпожа Сенкевич вздохнула:
– Пожалуйста, прости Ирене её поведение и сквернословие. Я всё перепробовала, чтобы она прекратила, но с тех пор, как мы присоединились к Сопротивлению, когда её отца… – Её голос затих, она прочистила горло: – Мария, если Ирена будет неподобающе вести себя во время вашей совместной работы, сообщи мне и я с ней поговорю.
Неужели она думает, что я настолько глупа, чтобы стучать? Мне дорогá моя жизнь, спасибо.
– Буду иметь в виду, – ответила я.
– И не беспокойся, дорогая, она ещё изменит своё мнение о тебе. – Сомнение в её тоне говорило об обратном.
Госпожа Сенкевич присоединилась к Ирене на кухне, и я сосредоточилась на приглушённом разговоре, доносившемся через стену, на жалобах Ирены на то, что я, ребёнок, буду ей мешать.
Мама сидела, поджав губы, пока я ставила свою чашку на серебряный поднос и проводила пальцем по цветочной обивке дивана. Пренебрежительный взгляд Ирены, её язвительные слова станут для меня постоянным испытанием. Она изучала меня так, как я изучаю
