style="font-size:15px;"> Кончив Леонардо, попробовал читать Станюковича, прочитал один рассказ, и ничего не выходит. Рассказ называется «Чародейка», имя фрегата. Капитан оставил молодую жену на суше, кокетливую и флиртующую даму, и на дороге узнает, что среди ухажеров ее значится и его мичман Огнивцев. Муки и ревность. Далее замечает, что жена находится с мичманом в переписке. Муки еще сильнее. Выходит одна глупая сцена, где капитан срывается, а кончается все хорошо, так как выходит, что жена-то кокетничала, но мичман ей читал только нравоучения как в разговоре, так и в письмах. Боже мой, как все это выходит мелко, забавно и неинтересно на суровом фоне войны. Больше едва ли буду читать, а Юлиана ты мне пришли. Леонардо передал другим, и его читают нарасхват. Это другое дело, вопрос вьется около вечных тем, серьезных, хорошо гармонирующих с вопросами и заботами войны. Недавно до нас дошла партия газет от 17 июня, и мы проглотили их с быстротою акул; теперь опять газет нету и мы опять на мели. Около меня на траве лежат три пленных: немец (раненый), мадьяр и серб. Как видишь, самая разношерстная компания. Меньше трех наций не бывает, как бы мала ни была партия. Надеюсь, что и мальчики, и балерина ходят теперь у тебя с голыми ножками; да и ты носишь что-нибудь очень легкое. Давай твою дорогую головку и тащи малых, я вас крепко расцелую, обниму и благословлю.
Своего Ужка давно не видал; говорят, он очень вырос, избалован и сама прелесть. Наша здешняя козочка растет и начинает удирать с глаз долой.
Дорогая и ненаглядная моя Женюрка!
Сижу в своем убежище и начинаю беседу со своей женкой. Убежищем, если не знаешь, называется землянка (это обстоятельно передай молодым нашим людям, для новой темы в их войне) с толстой присыпкой к стороне противника, чтобы укрыться от его артиллерийского огня, главным образом от шрапнели и вообще полевых орудий. В 200 шагах отсюда моя халупа, в которую проведены телефоны и где мой штаб, т. е. я и мой начальник команды связи. Сейчас я сижу в убежище потому, что здесь прохладно, а в «штабе» – душно, а вообще-то сейчас у меня на фронте тишина и люди отдыхают: моют белье, чинятся, вычесывают вшей, пишут письма и вообще ведут дела своего скромного солдатского обихода. Достигнуто это тем, что ночью мы выбили противника из деревни, что лежит в двух верстах от нашей позиции, и тем отбросили от нас еще на 2–3 версты; теперь он не может достать нас своей артиллерией (трудно по условиям местности ему пристреляться), не говоря уже про винтовку. Пробовал отбить деревню, – не даем. И лежит он теперь в окопах без воды на солнцепеке. Ночью их одиночные люди пробуют ползти к воде, но на них устраиваются разные облавы, и, напившись воды, они к себе уже не попадают.
В этой же деревне (когда она еще принадлежала противнику) мы «залапали» доктора; он в этот день только что был произведен в свой первый чин и хотел приготовить товарищам обед, увлекся этой операцией и был захвачен моими разведчиками… Он сам смеялся потом над своей неудачей и вообще
