достигла критической отметки, проще говоря. Когда она отвлеклась от мыслей о сердце перед своим носом, оковы ослабли.
“Нельзя ломать шкалу. Эта змея вновь начнет заполнять ядом мои доски.”
– Я тоже не хочу этого. Но не знаю, как сделать иначе.
“Ты пленил ее нами. Как?”
– Вспомнил, – капитан улыбнулся, – вспомнил, как мы выглядим среди звезд, и мысленно потянул несколько нитей связать духа.
“Ты можешь потянуть их еще.”
– Не вижу, какие нужно тянуть. В тот раз, я просто взял первые, что попали. Теперь мне нужны те же самые, а не любые.
Слова корабля подтолкнули мысли в новом направлении. Помогли лучше сконцентрироваться, но все же не привели к ответу. Тем временем, Отверженный неуверенно предложил:
“Посмотри моими глазами.”
– Твоими?
Идея фрегата казалась странной и удивительной. Грахго всегда использовал ощущения, которые ему передавал корабль, или спрашивал напрямую. Ему ни разу даже в голову не пришло посмотреть на мир глазами Отверженного, который никогда не брезговал смотреть через него, если желал.
“Да. Посмотри.”
– Хм, давай попробуем. Я все равно ничего не потеряю, верно, старик?
“Ничего.”
Под чутким руководством Отверженного, Грахго прикрыл глаза, растворяясь в корабле. С первых же мгновений капитана захлестнули сотни новых ощущений и эмоций. У него стало на десятки и сотни больше рук и ног. Он чувствовал ласки волн, игру ветра, получал удовольствие от щетки, что скоблила доски, натирал ладони о канат и балансировал на рее. Потребовалось время, прежде чем Фанатик смог отделить себя, корабль и команду, не путаясь в многообразии чувств. На то, чтобы привыкнуть к новому взгляду ушло больше нескольких минут.
У корабля не было понимания глаз, хоть он и пользовался по привычке носовой фигурой, когда желал посмотреть в одну из сторон. Каждый канат, доска и сантиметр являлись глазами Отверженного, представляя сложную картину, в которой огромную роль играл фокус.
Вскоре Фанатик смог осмотреть корабль, полный красный нитей и жемчужин. Нашел он и Каттальтту, оказавшуюся в самом центре клубка. Хранитель был сплетен из фиолетовых, излучающих слабый свет, узлов, грубо обрывающихся на груди. На ее руках и ногах виднелись неумело и криво сплетенные веревки, от которых отходила тонкая, местами дырявая, паутина, скрывающая фигуру Каттальтты полностью. Грахго уже видел похожую картину, когда, будучи ребенком, впервые посетил фамильный склеп, заброшенный уже много лет. По центру, освещаемая слабыми лучами, едва проникающими сквозь узкие окошки, в печальной позе застыла статуя ангела, покрытая толстым слоем паутины и пыли, что полностью скрывали любые детали.
Первым порывом было потянуть веревку, ослабить ее. Но Грахго одернул себя. Как бы не хотелось этого признавать, но Каттальтта оказалась права. Ее слова, словно попавшая под
