ей первый за сегодня подарок – книгу о грифонах. Где он ее сумел достать, я даже не догадывалась.
– Ээ… полегче! Я и так еле на ногах стою, – сбивчиво произнес он, восстанавливая дыхание.
Я все равно поцеловала брата в щеку и потрепала за темные волосы. Экберт смущенно улыбнулся Ренате, извиняясь за такую по-детски смешную сцену между нами.
– Смотри, что мне подарила Рената!
Я раскрыла ладонь, чтобы Экберт мог рассмотреть красоту заколки, но он лишь кивнул и быстро направился к себе, обронив по пути, что скоро вернется.
– Почти все в сборе. Где же Рой? – поинтересовалась Рената, провожая взглядом Экберта.
– Опаздывает, как и всегда!
– А где твой Ру?
– Гуляет в саду. Ему же можно выходить, в отличие от меня, – произнесла я обиженным тоном.
– Ну он-то не нарушил главное правило! – громко сказала мама, спускаясь по лестнице.
Она переоделась, и вместо будничной одежды на ней было платье благородного зеленого цвета. В моей голове тут же мелькнула мысль, что к нему подошли бы изящные сережки с изумрудами. Но у нас была только бижутерия. Зато мы оставались самими собой, и никакой блеск не отвлекал нас от того, что находится внутри.
– Мама, ты прекрасна!
– И правда, Элевиса, вы прекрасно выглядите!
– Девочки, засмущали! В мои годы уже нельзя выглядеть хорошо.
– Мама, ну что ты такое говоришь!
– Ладно, идите погуляйте по саду. Скоро позову к столу.
Я с огромной радостью исполнила волю мамы, потому что так давно не была на свежем воздухе. Теплый день еще с порога поприветствовал меня ярким солнцем и легким ветерком, играющим с моими волосами. Я скучала по всему этому. Ру нигде не было видно, и я не стала тратить время на его поиски. В конце концов, он все равно когда-нибудь меня покинет. Уж лучше сейчас, чем, когда моя привязанность к нему будет слишком крепка.
– Твоя кожа стала бледной, как у северян, – с насмешкой сказала Рената, когда мы дошли до потрепанных временем деревянных качелей, на которые я тут же присела.
– Не говори мне про них, – произнесла я сквозь зубы и прислонила голову к перекладине.
Воспоминания детства нахлынули на меня, и при всем желании их невозможно было остановить. Отец смастерил качели, когда мне было три года, и это первое мое отчетливое воспоминание о раннем детстве, это ощущения чуда и настоящего счастья, когда папа стесывал сучки, а я сидела на крыльце нашего дома и смотрела на него. Я и тогда не умела ждать, мне не терпелось покачаться на качелях и ощутить полет в воздухе, но я была заворожена зрелищем папиной работы. В его руках обычное дерево превращалось в произведение искусства. Мне, трехлетней девочке с двумя рыжими косичками и веснушками на щеках, именно так и казалось. После это произведение искусства стало чем-то обыденным, не претендующим на необычность и уж тем более на чудо. Но ради папиной улыбки я все равно садилась на качели, и ноги
