и действовать по единому образцу.
Это было счастливое время. Его дети, критикующие всех и вся, могли бороться с проявлениями деспотизма привилегий и власти, поскольку им не пришлось жить в годы «всеобщего рабства». И образ абсолютной власти был от них столь далек, что они не испытывали никакой потребности его изучать.
Некоторые ученые, вроде Макса Вебера, исследовали, но не слишком старательно, некоторые основные аспекты восточного способа управления и восточной бюрократии. Но в целом замечание, сделанное Бери в конце периода либерализма, соответствовало истине: изучением особенностей абсолютизма с помощью сравнительного и детального анализа не занимался практически никто.
Счастливое время, полное оптимизма, веры в то, что восходящее солнце цивилизации рассеет последние проявления деспотизма, которые закрывали человечеству путь к прогрессу.
Однако яркий полдень не оправдал обещаний утренней зари. Политические и социальные потрясения, значительно превосходившие по силе те, которые случались в колыбели современной науки, заставили людей понять, что их завоевания вовсе не стабильны и могут быть с легкостью разрушены. Тоталитаризм, вместо того чтобы послушно улетучиться, распространялся, словно опасное и агрессивное заболевание. Именно это заставило человечество вспомнить о своем прошлом опыте – самых крайних формах «деспотического» правления. Именно это и позволило провести новый, более глубокий анализ восточного, или, как я предпочитаю его называть, гидравлического общества.
В течение трех десятилетий я изучал институт восточного деспотизма и довольно долго именовал его восточным обществом. Но чем дальше я продвигался в своей работе, тем сильнее понимал, что надо присвоить этому явлению новое название. Я стал называть крестьянскую экономику, которая удовлетворялась незначительными ирригационными сооружениями, гидроагрикультурой, а ту, что включала крупномасштабные работы, управляемые правительством, а также борьбу с наводнениями, гидравлическим (ирригационным) сельским хозяйством. Вскоре я пришел к заключению, что определения «гидравлическое общество» и «гидравлическая цивилизация» лучше отражают особенности порядка, который я исследовал. Новое название, которое делает основной упор на человеческие усилия, а не на географию, ничуть не хуже терминов «индустриальное общество» и «феодальное общество». К тому же оно помогает включить в наше исследование более развитые аграрные цивилизации Америки, существовавшие до Колумба, а также их гидравлические параллели в Восточной Африке и на островах Тихого океана, особенно на Гавайях. Подчеркивая ведущую роль правительства, термин «гидравлический», как я его определяю, привлекает внимание к управленческому и бюрократическому характеру этих цивилизаций.
Настоящая книга выходит далеко за рамки предыдущих исследований восточного общества. Ниже я попытаюсь
