хора, он мягко тыкал нам пальцем между бровей. «Он вот где».
Я не обладала хорошим голосом, но у меня был абсолютный слух. Особенно замечательным в контральто было то, как мы вступали обычно после сопрано, чтобы обогатить звук. Правда, это же относилось и к тенорам. После сопрано нам было труднее брать и удерживать ноты, но зато наша линия была проще мелодически. Без нас гармония была невозможна. Мы репетировали в небольшом хоровом зале рядом с поперечным нефом. Благодаря выдержанным в едином стиле настенным панелям и скамьям он был уютным и казался вырезанным из одного куска дерева. Под нами была огромная, тускло освещенная и пустынная церковь, а над нами возвышалась колокольня. Когда я читала на уроке 73-й сонет Шекспира с его «и там, где птицы пели о весне, оголены, дрожа от стужи, ветки», у меня перехватило дыхание. Я вспомнила резные скамьи. Я сознавала утрату. Я почувствовала себя охрипшей птицей, камнем падающей оземь под пение сопрано.
Может быть, я просто схожу с ума, подумалось мне. Может быть, я рехнулась и вообразила, что что-то не так с моим организмом. Это истерика. Очень драматично. И в какой-то мере очень по-моему. Такого следует ожидать от ребенка, который уже сидит на прозаке.
С пением я уносилась прочь от собственного горла. Я брала нужные ноты. Создаваемые нами звуки обычно бывали прекрасны, а я была их частью.
Спустя пару дней после посещения медсестры, которая ничего не заметила, я проснулась со вкусом крови во рту. Села на кровати спиной к замерзшему окну и заставила себя сглотнуть. Мне показалось, что в горле разрываются сгустки крови, а я их глотаю. А потом теплая кровь в глубине горла полилась ручьем.
Я снова пошла в медпункт. Некоторые вещи становились невозможными – футбол на открытом воздухе, глотание чего угодно твердого, пение без слез.
На этот раз меня отправили к настоящему врачу, ухогорлоносу в Конкорде. В город и обратно я ездила на такси. В руке было зажато направление, горло туго обмотано шарфом. Я ничего не помню об этом визите, за исключением того, что благодаря ему слово «отоларинголог» надолго засело у меня в голове. Согласно медицинской карте, врач в Конкорде дал мне местный наркоз и, заглянув за миндалины, увидел серьезный абсцесс в подглоточной области – там, где трахея смыкается с пищеводом. И это все, о чем свидетельствуют его записи. Он не взял мазки. Он не проверил меня на наличие заболеваний – ни передающихся половым путем, ни каких-либо других. Он не спросил, попадало ли что-то в горло. О какой-либо надлежащей диагностике нет ни слова.
Диагноз в справке медпункта школы гласил «афтозные язвы». Язвенный стоматит. Замечательно, учитывая, что у меня во рту не было ни единой язвочки. Для облегчения болей и снятия воспаления мне было рекомендовано полоскать горло коктейлем из каопектата, бенадрила и маалокса (безрецептурные желудочно-кишечные и антигистаминные средства. – Прим. пер.). Продолжать по мере необходимоти.
Маалокс не помог, потому что через два дня я снова была в медпункте с температурой
