вытер слезы рукавом мантии и выпалил:
– Ваша неусыпность, там Хельгин…
Шани почувствовал, что долгое падение завершилось. Удар о камни был физически ощутим – тело пронзило мгновенной и острой болью.
– Что – Хельгин? – спросил Шани и не узнал собственного голоса.
Щекастое лицо Михася исказилось в болезненной гримасе, он шмыгнул носом и разрыдался.
– Убили, – разобрал Шани сквозь громкие всхлипы. – Хельгина… убили.
Когда Шани сдал рыдающего академита на попечение инквизиционного лекарника и вошел в специальный медицинский зал, Хельгу уже положили на стол для вскрытия, и Дервет, знаменитый столичный прозектор, подбирал нужные инструменты, готовясь проводить аутопсию.
Оторвавшись от своего ящика, Дервет внимательно и серьезно посмотрел на декана инквизиции и промолвил:
– Ваша неусыпность, вам бы к лекарнику. Как бы вас сейчас удар не хватил.
Хельга лежала на сияющем железе особого стола для вскрытия – изломанная кукла в академитской мантии. Тонкая рука с черно-красным браслетом синяков на запястье свисала с края стола настолько жалко и безвольно, что Шани всем сердцем, всей своей сутью понял: это все. Она умерла. Это настолько не вязалось с реальностью, что не могло быть ничем, кроме правды.
– Не надо, – негромко сказал Шани. – Дервет, оставьте мне инструменты и уходите. Я все сделаю сам.
Больше всего он боялся, что прозектор начнет упорствовать и придется вдаваться в объяснения и доказательства.
Так и случилось. Дервет отложил взятую было пилку для вскрытия черепной коробки и подошел к Шани вплотную.
– Ваша неусыпность, ну зачем? Это же моя работа. – Дервет всмотрелся в лицо Шани и встревоженно проговорил: – Да вы еле на ногах стоите. Давайте так: вы присядьте пока, я за лекарником сбегаю.
Узкая изящная рука Хельги свисала со стола, и Шани не мог отвести от нее взгляда, думая только о том, чтобы не закричать.
– Я вел их курс три года, – сказал он, стараясь говорить так, чтобы в голосе не проскальзывали дрожащие истерические нотки. Он и впрямь был близок к некрасивой истерике, настолько все внутри дрожало и рвалось. – Парень сирота, у него никого нет. Дервет, ну будьте вы человеком, Змеедушец вас побери. Не надо тут посторонних.
Шани подумал, что сейчас попросту возьмет Дервета за шкирку и выставит прочь, если тот не уйдет по доброй воле. Нужные слова едва выговаривались, их приходилось вытягивать наружу, а они упирались, словно знали: того, что случилось, нельзя исправить никакими словами.
– Я все сам сделаю. Трумну только надо подготовить.
Дервет пожал плечами и произнес:
– Ну ладно, вы тут главный, в конце концов. Но лекарника вам все-таки надо. Не хочу вас на этом столе увидеть.
Когда он в конце концов покинул прозекторскую, Шани некоторое время стоял
