ночью на джипах, минут двадцать что-то там барагозили на его участке, и наутро выяснилось – исчез. Куда, чего – с концами, даже полиция не докопалась.
«Значит, трупа никто не видел» – отметил про себя Андрей и окончательно ухохлился, вжавшись в удобное анатомическое сиденье.
Дальше ехали молча. Таксист сделал еще попытку завязать разговор на тему качества бензина, потом какое-то время пытался найти только ему одному известную радиостанцию, затем, после моста через разделяющую город реку пробка стремительно рассосалась и, проскочив на три зеленых светофора, они свернули на боковую улочку и припарковались у шиномонтажной мастерской «Егорыч», где когда-то и сам Андрей таскал скаты и орудовал монтировкой.
Расплатившись также через приложение с такси, Андрей постоял немного перед фасадом, разглядывая свежий график работы и выискивая, какие еще изменения за время его отсутствия коснулись этого места. Ничего более не обнаружив, сунулся внутрь и вдохнув знакомый до боли запах резины и масел, узнал от напарника Вити, что смена Гуля только завтра.
Накатило желчное раздражение от упущенного драгоценного времени, от графика работы Гуля, от автомобильной пробки и понижающейся температуры воздуха. Выдыхаемый на улице пар говорил о приходе глубокой осени на смену внезапному ноябрьскому вторичному бабьему лету.
После повторного вызова такси через смартфон Андрей потоптался под кронами тополей, вдыхая морозноватый чистейший воздух, и это немного его успокоило.
Следующий таксист оказался угрюмым и молчаливым типом, дорога к дому Гуля лежала уже вне мостов и пробок, по западной стороне города, и через пятнадцать минут Андрей жал на кнопку звонка.
Жилище Гуля было своеобразным гротом отшельника. Выполненное в темно-серых, сланцевых тонах, с невообразимыми поделками в виде кряжистых светильников, столика с опорой из речной коряги, чучел зверей и огромным аквариумом в центре зала литров на пятьсот, заселённый пираньями. Апофеозом всей берлоги были стены гостиной, вымощенные от пола до потолка десятисантиметровыми буковыми полушариями, выкрашенными в тёмно-лиловый. Эти шары, расколотые надвое, Гуль самолично вытачивал на станке более трёх лет, выказывая патологическую стойкость в реализации столь сумасшедшей идеи, приснившейся ему однажды в бабкином доме. В пьяном угаре Гуль как-то признался, что считает эту идею бабкиной, подсказанной ему в её сельской хатке, во сне. Мол, таким образом он убережётся от проклятий и наведённых высоких энергий. И еще бабка настаивала, что этим Гуль спасёт от уничтожения не только родовой бук, посаженный еще прадедами их рода, гигантская крона которого давно уже мешала соседям и коммунальщикам. Спасению подвергались души самих предков, заселивших это могучее дерево.
Звучало это само по себе просто по-идиотски, особенно про бабкино упоминание высоких энергий, но, после такого объяснения награждать Гуля сарказмом на тему друидского евроремонта расхотелось, раз и навсегда. Как уж он управился с этим деревом, спилил его, разобрал на транспортируемые
