метров. Скорость двести двадцать, – второй пилот вспотел и как заколдованный, приподнявшись, глядел на конец полосы. Конец бетонки – желтый флажок. Это отметка – полтора километра.
– Нос подними! – Шувалов рукой вдавил рукоятку мощности двигателей. – Угол атаки двадцать градусов возьми.
– Разбег тысяча метров, скорость двести тридцать.
– Отрыв! – сказал Миша Шувалов.
– Иду на опорных шасси, угол атаки двадцать, перепад давления над и под крылом – три. Мало. Подъёмная сила не тянет. Нет отрыва. Скорость двести тридцать пять, пробег тысяча сто. Не могу оторвать. Тяга дохлая, мать её!
– Нос ещё на десять градусов вверх, – уже громче сказал командир.
– Скорость двести сорок, разбег на полосе тысяча триста пятьдесят два. Предел, командир! Нет отрыва. Хана!!!
– Крылья под хорошим углом. Планерность – больше сотни. До конца полосы сто семнадцать метров. Отрыв!!!
– Есть отрыв!!! – Горюнов закричал так истошно и счастливо, что Миша скинул наушники и покрутил пальцем у виска. – Есть, мля! Пошла, родная!
– Ты бы, бляха, ещё станцевал. Нормально. Набирай эшелон двести. Плавно набирай. Я помогу. – Миша незаметно вытер со лба холодный пот и легонько потянул на себя штурвал, левой рукой накинул наушники.
– Шувалов, ты пьяный что ли, – кричал диспетчер. – Ещё бы семьдесят метров разгона и шиздец котёнку! Что у вас? Движок отказал? Медленно занимайте эшелоны. Сперва лезьте на две тысячи, через десять минут – вставай на три и потом пошустрее до восьми тысяч ползи. Только нос выше двадцати градусов не задирай. Бери восемь тысяч метров на четвертом коридоре. И так идите. Там уже хороший воздух, разряженный. Мощей много не надо. На шестьсот оборотов движки поставь. Когда на эшелон выйдешь, конечно. Удачно долететь! На трёх винтах скорость держи не больше шестисот в час. Крейсерскую, шестьсот пятьдесят, даже не бери. А я на техотдел запишу замечание. Маслаки, похоже, не прочистили, придурки. Не злись, Иваныч, я им «вклею» по самые помидоры
– Домой прилетим говорить об этом взлёте никому не надо. Все поняли? Штурман, стюардессам скажи. Не забудь. Сядем в Семипалатинске тихо и сами разберёмся. Раз две тыщи лошадей он всё же выдавливал, то не в маслаках дело, – Шувалов вытянул шею и посмотрел на крайний правый двигатель. – Скорее птицу винт покрошил и закинул в турбину. Забились несколько воздуховодов. Сами прочистим. Не надо себе лишних нештатных в бумаги записывать. Руководитель полётов, Лопатин, – дядька у нас строгий. Может отстранить на месяц-другой от работы. А оно нам надо? – Миша Шувалов выбрался из кресла, похлопал Горюнова по плечу. Сам, мол, дальше лети.
– Пойду на пассажиров посмотрю. Они, думаю, не поняли ничего.
И ушел.
Володя, второй пилот, подвинул микрофон ближе к губам и сказал бортинженеру и штурману.
– Плохая, мля, мужики, примета – тяжкий взлёт. Это мне ещё в училище говорили. Плохо полёт начался, плохо и кончится.
– Ладно.
