что его детское автомобильное кресло, с подголовником, боковой поддержкой и пятиточечными ремнями оказалось намного лучше, чем все средства безопасности его родителей в том же автомобиле, лучше достаточно, чтобы сохранить жизнь только ему в лобовом столкновении.
Своих тётей и дядей, бабушек и дедушек он не видел. Никогда. То ли их не было, то ли они очень хорошо от него скрывались. Этого он не знал.
Из реанимации его сначала перевели в педиатрическое, а оттуда социальные службы передали маленькое, погруженное в себя дитя в детский дом, в котором он провел оставшиеся до его совершеннолетия годы жизни.
Видимо, сотрудники опеки что-то довели до воспитательницы группы, куда Валера попал, потому что та, будучи уже с сединой в волосах, со слезами провожая его в открытую дверь навстречу взрослой жизни, рассказала ему его историю. Тогда-то образы родителей потихоньку стали восстанавливаться в его юношеской памяти: светловолосая женщина, с двумя зелеными фонариками глаз, и чуть ссутулившийся очкарик отец. Валера был слишком мал, чтобы это помнить, или просто мозг решил это забыть.
Зато садизм надзирателей, тычки сверстников и тумаки старшаков, попытки отбиться подручными средствами, стульями, книгами, всем чем придется, а затем восстановление порченных средств защиты за счет Валериных, и без того скромных, пособий – это мозг помнил хорошо, и частенько погружал его в эти «увлекательные» воспоминания.
– Давно не слышались! – прохрипел в трубку мужской голос, больше походивший на лай простуженной дворняги.
Валера уже ничему не удивлялся. Вопреки своему, как он всегда про себя говорил, «приятному» одиночеству, он был бы рад поговорить с любым человеком, но точно не с этим. Этот человек звонил крайне редко и всегда по делу, исключений не было вообще.
– Чем обязан, Сергей Александрович? – проговорил Валера размерено, спокойно, как в общем и всегда. Он не хотел выдавать своих эмоций.
– Ты ж видал, что в мире сейчас делается? Да наверняка видал, и догадываешься, что я звоню не просто так! – Сергей Александрович зашёлся хриплым кашлем. – Про тебя тут люди спрашивают, интересуются как здоровье, как сам, где трудишься…
– Ты и без меня всё это прекрасно знаешь, доложился бы сам, меня зачем дёргать? – грубо прервал хриплого Валера, может быть даже чересчур.
– Ты прав, знаю. – Сергей Александрович продолжил хрипеть, будто не замечая ехидства, – Но, видишь ли, люди сами хотят на тебя посмотреть, поговорить, так сказать, руку пожать…
В трубке раздалось гарканье больной вороны, который сменялся только звуками отхаркивания мокроты.
– Я слышу ты совсем не изменился, небось тебе сама Костлявая огонек на прикурить зажигает? – съехидничал Валера, за окном конец света, и он решил, что уже ничего не теряет.
– Не суть. – после недолгого молчания отозвался собеседник, хрипота никуда не делась, но его тон, нарочито дружелюбный, резко стал твердым, как скала, не
