нервно посмотрела на входную дверь, понимая, что ее дочь может вернуться в любой момент. Ругалась ли та в присутствии Шарлотты? Она определенно ругалась в присутствии Грейс. По крайней мере, в подростковые годы. Тогда Амелия сквернословила еще как.
Сквернословила? А это еще что за выражение? Того и гляди начнет угрожать детям вымыть им рот мылом в форме фруктов.
Безопаснее всего просто сменить тему.
– Хочешь взглянуть на свою комнату? – предложила она Шарлотте.
– У тебя растет бирючина? – спросила Шарлотта вместо ответа. У Грейс голова начинала идти кругом от ее непоследовательности.
– Нет… точно не в твоей комнате.
Шарлотта продолжала неотрывно смотреть на нее.
– Это ведь… насколько мне известно, уличное растение?
– У кого-нибудь из твоих соседей точно должна расти. Я найду у кого, – сказала Шарлотта.
– Но я нарвала вам свежих цветов. Зимний жасмин, любимый цветок твоей мамы. Он чудесно пахнет.
– Пикль и Хьюго не едят жасмин, – нахмурилась Шарлотта. – От него у них разболятся животы, – добавила она, окончательно ставя Грейс в тупик. – Я помогу маме с чемоданами, – продолжила она уже на полпути к двери, пока Грейс пыталась разгадать смысл ее слов и гадала, кто из них сошел с ума. Скорее всего, та, кому стукнуло семьдесят два. – Мы привезли много вещей, но это не значит, что мы останемся здесь надолго.
«Останемся». В этом слове звучал намек на перманентность, который взволновал Грейс до глубины души, и она старалась не обращать внимания на то, что оно было использовано с частицей «не».
Джонатан тоже не остался с ней насовсем. Только до тех пор, «пока смерть не разлучила их». Но это нельзя было поставить ему в вину.
Умереть и уйти – две абсолютно разные вещи, но когда остаешься одна, тебе кажется, что последствия ощущаются одинаково.
Нет. Когда люди уходили, они еще могли вернуться. Как Амелия. Амелия и Шарлотта. Но Джонатан не мог вернуться домой; не мог согреть ее замерзшие пальцы ног своими ногами, когда они лежали в постели. И уже никогда не сможет.
Утрата была слишком тяжела, чтобы думать о ней, и Грейс пошевелила пальцами ног. С ними все было в порядке. В эти дни она просто надевала носки в постель.
Практичность.
Это было ее решение.
В один прекрасный момент просто понимаешь, что пролитыми слезами горю не поможешь. И нужно отодрать себя от пола ванной комнаты и идти полоть розы в саду.
Грейс направилась на кухню и занялась картошкой, метнув в совершенно не вегетарианскую курицу укоризненный взгляд.
– Глупая птица, – пробормотала она. Впрочем, теперь, когда с ней жила ее дочь, придется перестать разговаривать с самой собой, решила она.
А потом улыбнулась.
Курица не имела значения.
Ее семья была дома.
Амелия
