style="font-size:15px;"> Рюноскэ Акутагава написал историю художника, в поиске вдохновения, погубившего свою дочь. Не зная о существовании ни этого писателя, ни его новелл, в бессознательном возрасте заключив сделку неизвестно с кем, я проживала жизнь того художника. В поисках не то вдохновения, не то материала для творчества, я смотрела на страдания родных, не имея сил даже на желание им помочь.
Следуя внутренней установке, застревая на годы между миров, не в силах справиться с жизненной ситуацией, я лишь «копила материал», не то убеждая, не то утешая себя мыслью, что все без исключения страдания имеют высший смысл, и заключается он в том, чтобы, итогом, страдающий получил шанс стать другим, лучшим, настоящим, святым.
Теперь я точно знаю, прежде чем пытаться стать святым – надо стать богатым, стать профессионалом, стать кем-то в миру. Пока не покорен мир дольний нечего соваться в мир горний.
⁕
Алекс предупреждал, что очередной заход в мир за опытом будет трудным. Он говорил, чтобы я начинала писать, но нет же. Теперь вот – опыт накоплен, и это обстоятельство многократно проговорено, но оказывается, я не могу его усвоить, осмыслить. Как следствие – или причина – не получается простить, проявить, если не сочувствие врагу, то хотя бы понимание. Враг ведь далеко не всегда злодей, но лишь часть персонального сеттинга, исполняющая именно для нас ту самую, возможно, эксклюзивную лично для него, роль негодяя.
Мы, злые люди – первые страдальцы. Что значит не иметь ума, великодушия для прощения, при том, что в моей жизни были времена, когда я даже любила своих врагов. Естественно, когда вы кого-то любите, в сердце нет ни обид, ни мыслей о прощении кого бы то ни было. Такого понятия, как прощение вообще не существует в вашем мире – каждый делает, что может и хочет делать; вы делаете, что можете и хотите и «они» делают то же самое – что хотят и могут. Все честно.
Но сейчас обида давит и сердце во тьме, ушла радость жизни, я чувствую себя обманутой, раздавленной, выпотрошенной. Словно паразиты, изо дня в день «враги» пожирают мой ум и время моей жизни.
По большому счету, я не могу простить не их, но себя. Как я могла столько лет быть такой ничтожно покорной?.. Я вела себя как голимая, как рабыня, безропотно выполняющая все повеления этих не-знаю-как-назвать. Где была моя воля?..
⁕
В общем и целом, мои страдания объяснимы и заслуженны после того, что я сделала – точнее, намеревалась сделать; точнее, сказала, что намерена сделать.
Говоря то, что сказала в кабинете министра здравоохранения, я спасала не жизнь сестры, – видела, что поздно, – но помогала ей уйти из этой жизни с верой в доброту недобрых людей.
Так получилось, что я знала о болезни сестры получше врачей, но это мое знание не спасло ее. Мне не хватило сил переломить внутренние установки сестры на самоуничтожение; ее вирусные программы, подобно лангольерам Кинга, не знали пощады.
Возможно, мне бы
