в театр. Девочки надевали платья «на выход» и меняли в гардеробной уличную обувь на туфельки. Билеты на галёрку стоили копейки. Главный расход и наслаждение – бутерброды с икрой и сёмгой в антракте. От одного вида сверкающих под хрусталём люстр икринок и переливающейся от розового до голубого сёмги, рот наполнялся слюной, а глаза загорались предвкушением. Мила неслась в буфет занимать столик, а Соня – очередь. По чашечке турецкого кофе и бутерброд с чёрной икрой – Соне, с красной – Миле, а Лёне – с сёмгой. Кто что любит, стоило всё это одинаково.
Однажды во время такого антрактного пира Лёня услышал за своей спиной:
– Вам очень повезло, молодой человек.
Он повернулся. На него смотрел человек лет сорока.
– Девушки у вас первоклассные. Зачем вам две? Может, поделитесь?
Человек вроде шутил, и всё же что-то мерзкое промелькнуло в его взгляде.
– Я жадный, мне нужны обе.
Лёня вытянул свои длинные руки (к восемнадцати он уже достиг метра девяносто двух) и обнял девочек. Он вдруг впервые увидел их глазами мужчины. Сонька – сама женственность и соблазн. Многолетние занятия танцами только отточили её природную грациозность. Мила – на полголовы выше Сони, с прямыми плечами и нечитаемыми глазами его кумира Греты Гарбо. Тонкая, спортивная она, как и Лёня, занималась фехтованием. Каждая хороша и юностью, и той особой индивидуальностью, которая на всю жизнь.
Леон потряс головой: как ясно перед ним предстали будто ожидающий чудес взгляд Милы, едва заметная родинка над губой Сони, длинный завиток, который она то и дело закладывала за ухо. Произошедшее несколько часов назад не совмещалось, не укладывалось, не лезло… И это говорю я, врач, перевидавший больше смертей, чем мне лет. Идиот. Он набил давно погасшую трубку.
***
По настоянию мамы два раза в месяц Лёня с Соней ходили «проведать» её пустующую квартиру. Дядю Йосифа ею облагодетельствовала Академия наук за пару лет до ареста. Соня открывала дверь, и её нежное личико становилось мокрым от слёз. Когда к ним присоединялась Мила, слёзы просыхали быстрее. Девочки брались за тряпки, а Лёня открывал форточки, проверял, не текут ли краны, работает ли батарея и не появились ли тараканы. Уборку завершали дружным «ура» и усаживались пить кипяток с колотым сахаром, заварка давно кончилась.
– Лёнька опять вчера в три часа ночи объявился, – начинала Соня.
– Неправда!
– Нет, правда. Я слышала, как дверь скрипнула. И как пружины дивана с тобой поздоровались. Лёнь, ну кто у тебя сейчас, ну честно? Та же, что летом или другая?
– Да откуда ты знаешь, кто летом?!
– Знаю. Я тебя с ней видела. Милка, у неё грудь вот такая, – Соня вытягивала руки на полметра вперёд, – и сзади столько же, а головка, как у моей куклы Вари. А до этой у него была, у которой всё наоборот. – Девчонки покатывались со смеху.
– Всё ты врёшь, Сонька. Ты у меня допрыгаешься.
