протри пыль, вставь батарейку… Всё ломалось, билось, протекало! Он не помнил, чтобы до женитьбы было столько поломок.
Но это не главное. Она держала его в ежовых рукавицах: с друзьями не пей, на футбол не ходи, на рыбалку поедем вместе… Ничто не добивало его так, как последний пункт! Мужики постепенно отшили его: какая рыбалка с женой? Не за рыбой же они выезжают… Ездили вдвоём, улов был хороший, а удовольствия ноль.
– Ты подкаблучник! – унижали его друзья.
– Тряпка! – говорил дядя.
– Слабак! – презрительно усмехались потенциальные любовницы, которых жена вычисляла на раз-два.
И вот теперь он один. Хочешь пить? Пей. Хочешь на футбол? Иди. На рыбалку? Пожалуйста.
Месяц после смерти жены Трофимыч пил. Потом стало не интересно. Пропал подростковый азарт прятать бутылку, тайно отпивать, испытывая блаженство. Никто не следил, никто не запрещал.
В углу кухни накопилось много пустой тары. Жалко, сдать некуда. Обогатился бы. Посчитал – схватился за голову. Потратил всю пенсию. А на что жить? Кой-какие запасы есть, спасибо покойной жене. А за коммунальные чем платить? Всегда это делала она… любимая Софья Ивановна.
Пётр Трофимович сидел в пустой квартире, оглушённый пустотой. Хотелось услышать:
– Что ж ты, зараза, кран перекрыл?
И чертыхаясь, идти в санузел. Потом приходить на кухню:
– Готово, хозяйка! Налить бы…
Это была игра кошки и мышки. Привычная, шутливая, цементирующая отношения, сдерживающая ссоры… А как с ним по-другому? Спился бы без неё…
Трофимыч положил руки на стол, уронил голову и заплакал. Ему не было стыдно этих скупых слёз. Ему хотелось, чтобы она это видела… Оттуда… сверху. Чтобы пожалела. Хотя бы приснилась…
Утром он собрался на кладбище. Купил цветы, взял чекушечку.
Собрал листья. Протёр фотографию.
– Тошно мне без тебя, Софьюшка… – он смотрел на улыбающуюся жену, ему казалось, что у неё заискрились глаза.
– Скучно мне без твоих команд… Не хватает тебя… Прости, пил весь месяц… Но уже неинтересно. Ты была права: нет в этом никакого смысла…
Трофимыч замолчал. Много бы он отдал за то, чтобы вернулась жена. Пусть ругает, следит и выговаривает что хочет…
Он огляделся. Прозрачное небо становилось глубже. Пожухлая трава отдавала пряный аромат, который лежал низко и поднимался только тогда, когда его тревожили.
Особая тишина, состоящая из шёпота ушедших людей и молчаливого плача живущих, бродила по скорбному месту, прислушиваясь к мыслям кающихся людей. Лучше поздно, чем никогда…
Куда мы возвращаемся
– Три года! Три! Тебя не было. Ты ушёл, не сказав ни слова. Теперь вернулся. Молчишь. Ты человек?
Анна не плакала. Слёз не было. Вообще. Был только сухой, надломленный голос, исходивший из сердца, из души. Он
