И по санаториям не успели поездить. Да ладно, небось, не в этом счастье.
Дед посмотрел на часы: скоро, скоро его сменят.
А вот и Вася, напарник. Не сидится в теплом «скворечнике».
Молодой парень в военном тулупе подошел к Илье, и, вытащив из черной пачки сигарету, щелкнул зажигалкой:
– Скоро домой, меньше двух часов осталось. Ты, дед, шел бы, погрелся, чайку попил. Кипяток свежий.
– Успею. Денек грядет морозный! Хорошо!
– У смены он будет хлопотным. Звонил хозяин: гулять будет по полной. Олигархи, как в прошлый раз, девок привезут. Умеют веселиться, черти! – он восхищенно покачал головой, – чтоб я так жил!
– Управы нет! А молодежь, вроде тебя, смотрит. Вот ты, хороший парень, а туда же. Чему завидуешь? Ну, напьются, малолеток накачают алкоголем, а то и наркотиками.
– А ты не завидуешь? Небось, каждую копейку считаешь. Что ни говори, богачом быть здорово! Помнишь зиму, когда девку голышом на холод выставили? она еще пальцы на ногах отморозила? И что? Ты думал, наш хозяин в тюрьме сгниет? Шиш.
– Безнаказанность. Ничего, перед Богом все ответят.
– Скажите, прям Святой Махай! – Васька засмеялся, – Ладно, идем в будку.
Дед мотнул головой:
– Не нравятся мне эти гулянки. Разврат! Какую девочку нынче искалечат? Где Господь, почему смотрит на это?
– Жди ответа. Мы на земле живем, здесь и гадим! – парень хохотнул. – А я бы развлекся с сикалками. Так развлекся, потом неделю бы девки на четвереньках ползали.
– Ремня хорошего! На четвереньках. Совесть есть у тебя?
– В штанах моя совесть, – Васька хлопнул себя по бедрам, и зашелся смехом, довольный собой.
– Тьфу! – Илья плюнул ему в ноги, и, бросив оземь форменную ушанку, пошел прочь.
– Стой, дед, ты чего? Обиделся? А смена?
– Скажи бывшему хозяину, я более у него не работаю. Так и передай слово в слово: Бог на небесах видит злодеяния. За все ответит сволота. Передашь?
Парень растерянно мялся.
– Ничего ты не скажешь. Бессловесный. Понимаю. Работа. Ладно, живи.
Дед глубоко вздохнул и, махнув рукой, заспешил домой, – ну их всех.
Дед
Лежа на старенькой дачной кушетке, Михаил Трофимович думал о годах, промелькнувших так быстро, что он, только начав осознавать, не мог смириться. Жизнь распалась на две половинки: первую он называл прошлой, вторую – настоящей. Одна закончилась в конце девяностых с развалом Советского Союза. На съезде кинематографистов выскочки-демократы объявили, что будут снимать свое кино. Многие режиссеры (в том числе и он) ушли, оставшиеся пытались приспособиться к модным принципам современного искусства: бандиты, деньги, секс. Тогда началась вторая половина жизни: почти десять лет Михаил Трофимович работал в ресторане, подавал пальто и, протягивая руку за чаевыми,
